— Значит, до создания лекарства от рака еще далеко?
— Боюсь, да, и это весьма печально. Ну и вонь! Что это?
— Рафинирование. Сахарный завод. Как будто стадо бронтозавров накачалось ромом и их вырвало. Ничего, мы скоро отсюда выберемся. Печалиться не стоит, тебе ведь не придется дышать этим каждый день.
— Похоже, ты проникся сочувствием к моей доле, а?
— Не проникся, хотя сразу сознаюсь, что это вызвало бы у меня живой интерес, случись мне соприкоснуться с проблемой рака. И у твоего брата, кстати, тоже. Но вернемся к судьбе и предначертанию: парень, к которому я тебя везу, был от рождения предназначен для того, чтобы стать полицейским детективом, создан для этого, как Моцарт для музыки или Майкл Джордан для баскетбола, — именно такой уровень. Он раскрыл больше преступлений, чем кто-либо еще в истории Майами, а в результате его выперли из полиции из-за обстоятельств, на которые он не мог повлиять.
— А что с ним случилось?
Паз изложил официальную версию, сводившуюся к тому, что Клетис был доведен до безумия якобы колдовскими, а на деле наркотическими препаратами африканского происхождения, а когда Лорна захотела узнать побольше о деле убийцы вуду, рассказал кое-что еще, не выходя за рамки все той же официальной версии.
— Что-то тут не так, — заметила она. — Ты все это излагаешь таким тоном, словно один из прошедших промывание мозгов ветеранов Корейской войны, когда их расспрашивают об использовании биологического оружия.
— То есть ты улавливаешь, что я недоговариваю.
— Это мой хлеб, я ведь психолог. А что произошло на самом деле?
— Ты не поверишь.
— Испытай меня.
— Ладно. В Африке есть племя, которое владеет настоящей магией. Тамошние колдуны способны насылать сны, становиться невидимыми, создавать зомби. Они умеют изготавливать психоделические снадобья в собственных телах и заставлять людей видеть то, что эти чародеи хотят им показать. Один афроамериканец отправился туда, выучился колдовству, а потом вернулся сюда и начал потрошить беременных женщин, чтобы получить силу, необходимую ему для уничтожения Америки, и мы никак не могли его остановить. И духи существуют.
— Нет, ну правда, — рассмеялась она.
— Вот видишь? Я остался при своем.
Он сменил тему и заговорил о том, каков был Клетис Барлоу в лучшие времена. О его поразительных подвигах, своеобразных убеждениях и доброте по отношению к Пазу.
— Если бы он не перетащил меня в детективы, я бы и по сию пору куковал в патрульной службе, гонялся, как у нас говорят, за ниггерами по Второй авеню. У меня была парочка красивых задержаний, но продвигать меня по служебной лестнице никто не собирался. Вообще, этническая политика полицейского управления Майами весьма причудлива. Поэтому я многим ему обязан.
— Заменил отца?
— Можно сказать и так.
— А настоящий отец?
Наступила долгая пауза. Лорне показалось, что Паз проигнорировал вопрос, и она почувствовала легкий укол сожаления из-за того, что вообще его задала. Тем временем они выехали из сахарного региона, и теперь их путь пролегал по зеленым лугам, на которых паслись, глупо таращась из-за проволочных изгородей, горбатые белые коровы.
— Краткая версия, — сказал Паз, прокашлявшись, — состоит в том, что он богатый белый кубинец. Он одолжил моей матери денег, чтобы она могла начать ресторанный бизнес, ну а заодно и попользовался ею в свое удовольствие. Я явился продуктом этого скорее делового, нежели любовного альянса, и никаких отеческих чувств этот человек ко мне не испытывал и не испытывает. Когда я слегка прославился в связи с вышеупомянутыми событиями и меня стали показывать по местному ТВ, он отправился с семьей в кругосветное путешествие, чтобы никто не усмотрел между нами связь.
— Это действительно печально. Извини.
— Ага. Но amor fati.
— Извини?
— Amor fati. Люби судьбу. Так говаривала одна моя знакомая… Секрет счастья.
* * *
Лорна промолчала и уставилась в окно: у нее не было желания докапываться до первоисточника латинской премудрости, имевшего, как она полагала, отношение к женскому факультету. Вскоре они свернули с шоссе на дорогу из гравия, затем на земляную тропу, проходившую между рядами запыленных сосен, проехали под вывеской «РАНЧО БАРЛОУ», вкатили во двор и затормозили у окрашенного в красный цвет фермерского дома с широким крыльцом, большим амбаром и несколькими пристройками. Навстречу им вышла высокая, стройная женщина лет шестидесяти с небольшим, в переднике и видавшей виды соломенной шляпе.
Паз выскочил из машины и оказался в теплых объятиях этой женщины.
Затем последовало представление: доктор Уайз, Эдна Барлоу. Несколько удивившись упоминанию своей ученой степени, Лорна пожала крепкую руку женщины, взглянула на ее решительное, загорелое, явно не избалованное косметическими процедурами лицо с проницательными голубыми глазами и приняла официальный вид, как поступала, имея дела с людьми, которых избыточно современные идеи могли раздражать. У нее возникло ощущение, будто она оказалась в фильме тридцатых годов.
Они уселись под навесом на крыльце, которое миссис Барлоу называла верандой, и угостились прекрасным холодным чаем из звенящих стаканов, причем Паз и миссис Барлоу вели разговор о том, как у него дела, и как у них дела, и как дела у троих младших Барлоу (колледж, морская пехота, средняя школа, баскетбол), и хотя Эдна пыталась подключить ее к разговору, это выходило неловко и оставило Лорну с ощущением непонимания, что она здесь делает. Она несколько раз ловила на себе изучающие взгляды Эдны и гадала, к чему бы это.
Потом во двор, взметая пыль, вкатил белый пикап «додж», это пожаловали Клетис Барроу и его шестнадцатилетний сын Джеймс. Снова последовали приветствия, правда, на сей раз без объятий. Лорна подумала, что более неприятного лица, чем у Клетиса Барлоу, она в жизни не видела: он первым прошел бы кастинг на роль предводителя толпы линчевателей. Человеком он был, может, и прекрасным, но физиономию имел какую-то комковатую, бугристую, угловатую, с плохими зубами и глазами цвета стиральной доски.
Хозяева одолжили гостям резиновые сапоги, и те совершили экскурсию по ранчо, опасливо поглядывая на здоровенных коров, но стараясь не подавать виду, что боятся. Паз при этом старался распознать душевное состояние бывшего напарника, а Лорна чувствовала себя как на школьной экскурсии. Джеймс, абсолютно очарованный неожиданной гостьей, обращался к ней «мэм» и рассказывал о содержании скота гораздо больше, чем ей хотелось знать.
Выяснилось, что традицией усадьбы является ранний ужин, и скоро Лорна благодаря ухищрениям, против которых были бессильны и психологические познания, и феминистические принципы, оказалась вместе с Эдной на кухне, где ей пришлось заняться бобами, горохом, помидорами из хозяйского сада и картошкой, которую доктор Уайз до этого случая не чистила ни разу в жизни. Дома у них детей приглашали к накрытому столу: мать никогда не звала дочку помочь на кухне, поскольку изначально предполагалось, что у этой девочки более высокое предназначение — оправдать надежды отца. К маме феминизм не имел отношения, хотя папа любил о нем поговорить. Ну а когда Лорна подросла, у нее тем более не возникало ни желания, ни необходимости заниматься подобной ерундой. Вечеринки она устраивала нечасто, а в случае нужды покупала полуфабрикат, ставила запекаться в духовку и, пока картошечка готовилась сама по себе, развлекала гостей остроумными разговорами.
