— Должен сказать вам, что я не только наполовину еврей, но еще и католик, — с удовольствием продолжил игру Николас.
Но и на это последовал быстрый и точный ответ.
— Рейхсканцлер Бюлов, между прочим, женат на католичке, и никто не требует, чтобы она стала евангелисткой.
Перед такими вескими доказательствами прусской терпимости в вопросах расы и религии Николас вынужден был капитулировать. Старший по возрасту прусский гость вскоре после этого распрощался, и это означало конец вечера.
Было уже за полночь, когда Николас возвратился домой. Тем не менее в его прихожей горел свет, и он обнаружил там сидевшую на стуле свою экономку.
— Что случилось, фрау Герхардт? — спросил он, когда она встретила его полным упрека взглядом. — Почему вы еще на ногах?
— Дама сказала, что я должна впустить ее в салон, но я ее совсем не знаю…
Наверное, виной тому было шампанское, что Николас не сразу все понял.
— Какая дама? — Тут наконец до него дошло. — Значит, меня ждет дама?
— Да, да, я же говорю вам.
Ему не надо было спрашивать, кто эта дама, он бросил фуражку и шпагу фрау Герхардт и устремился в салон.
В черном он видел ее в последний раз на похоронах Беаты. С болью заметил по ее измученному виду, с которым она сидела в кресле, как на ней отразились все печальные события.
— Прости меня, Николас, я должна была послать тебе телеграмму, но я, как обычно, поступила бестактно. — Она попыталась улыбнуться.
Он обнял Алексу.
— О, любовь моя. — Это было все, что он мог сказать.
Она высвободилась от него.
— Я пришла к тебе, Ники, потому что вообще не знаю, куда идти.
— Ты здесь, и это главное.
— После похорон я живу у тетки Розы, но там я больше не выдержу ни дня. Я оставила письмо, что больше к ним не вернусь.
— Я понимаю тебя. Ты можешь оставаться у меня.
Она непонимающе посмотрела на него.
— Но разве ты не обручен? Я хотела только попросить тебя помочь мне уладить мои дела.
— Да, конечно, я обручен, но об этом мы можем поговорить позже, не сейчас.
Она помолчала некоторое время.
— Ты, конечно, знаешь, что он был убит?
— Да, я знаю об этом.
— Это случилось три недели назад. Денщик нашел его утром мертвым. Застреленным. Это было кошмарное утро, не знаю, как я его пережила. Я на самом деле любила его, Ники.
— Это я знаю, — сказал он с горечью. — Ты говорила мне об этом не один раз.
— То было давно. Но и позже я любила его. Я долго размышляла об этом, но это правда. Я все еще любила его и после того, как я застала его в постели с мужчиной. Я пыталась убедить себя, что я его ненавижу, но все было напрасно. Сейчас я это понимаю.
— Поэтому ты и не ушла от него?
— Нет, что ты! Я отчаянно пыталась уйти от него. Жить с ним было просто унизительно.
Ему стало казаться, что она не говорит всей правды, что-то скрывает, может быть и от себя самой.
— Я должен признаться, что меня сильно задело, когда ты в октябре отправилась с ним в Восточную Пруссию. Сейчас я тебя понимаю.
— Он поклялся мне, что капрал Зоммер лгал, что он шантажировал его и делал все, чтобы ему отомстить, потому что не дал ему денег. Я поверила, потому что…
— …потому что хотела этому верить, — закончил он за нее.
— В начале я не жалела, что отправилась с ним в Алленштайн. Казалось, он изменился, во всяком случае в первое время. Я была ему нужна. Еще свежи были обвинения против него. — Она говорила не столько Николасу, сколько самой себе. Она вновь переживала все взлеты и падения своих чувств с ноября по июль. — После осуждения Хардена сложилось мнение, что он реабилитирован, и между нами все изменилось. Его карьера была снова вне опасности. И тогда все началось с Дмовски, его денщиком. С той поры, как он попал в наш дом…
— Это не тот, который его застрелил?
Казалось, вопрос привел ее в замешательство.
— Да, считают, что это был он, но…
— …но у тебя другое мнение.
Она отвела свой взгляд.
— Он отрицает это. — Она нервно передернула плечами.
— В газетах пишут, что все улики говорят против него.
Ее губы дернулись.
— Эта юридическая казуистика! Улики! Они за своими параграфами не желают видеть, что имеют дело с человеком. — Она решительно покачала головой. — Нет, это был не Дмовски.
— Откуда ты знаешь это так определенно?
Она стала покусывать ноготь указательного пальца, чего он за ней никогда не замечал.
— У меня такое предчувствие. Он был у нас в доме несколько месяцев, за это время можно узнать человека.
— Понятно, и тебе он нравился.
Несмотря на то что в комнате было тепло, она поежилась.
— Нет, вообще-то я его терпеть не могла, я потребовала от Ганса Гюнтера, чтобы он убрал его из дома. Это было после того, как я их застала вдвоем.
Она умолкла и сидела согнувшись, спрятав лицо в ладони и чуть дыша. Полночь давно миновала. Силы ее иссякли. Внезапно она подняла голову. Глаза были широко раскрыты и полны мольбы и страха.
— Пожалуйста, Ники, помоги мне уехать отсюда. Я не хочу ломать твою жизнь. Но у меня нет никого, кто бы мог мне помочь.
— Ты хочешь уехать? Куда?
— Куда угодно, только подальше от этого призрака, куда угодно, только бы не слышать ни одного немецкого слова и не видеть этих пруссаков, неважно, военных или штатских.
Слезы текли по ее щекам, и она дрожала всем телом. Пытаясь ее успокоить, Николас обнял ее.
— Успокойся. Я прошу тебя. Все прошло, все страшное позади. Ты можешь теперь во всем положиться на меня.
— Я хочу уехать отсюда.
— Я увезу тебя.
— Ты правда это сможешь? Тебе действительно могут дать отпуск? А как же с твоей помолвкой в Вене?
— Я не знаю. — Николас взял в ладони ее лицо и посмотрел ей в глаза. Их губы почти соприкоснулись. — Я не знаю, — повторил он. — Она мне очень нравится. Я твердо решил на ней жениться, основать семью, но… — И он умолк.
— Ты, наверное, думал, что я распрекрасно живу и радуюсь в Алленштайне. — Она горько рассмеялась. — Тебя это удивит: Ганс Гюнтер знал о нас, знал все это время. Но сказал мне об этом только тогда, когда я застала его с Дмовски. Я потребовала развода, а он отказался, позвал Цедлитцев в Алленштайн, и все трое были против меня. Еще он сказал, что ты обручен. Поэтому я не обратилась к тебе за помощью. — Она лихорадочно терла глаза. — Тогда я не была в таком отчаянии, как сейчас, не смогла настоять на разводе и осталась у него.
