Михаил нашел Димитриевича в караульном помещении, и, хотя они не виделись несколько недель, этот визит Аписа ничуть не удивил.
— Я ждал тебя. — Такими словами приветствовал он Михаила. — Тебя или кого-нибудь из окружения Милана.
Присутствие в помещении сержанта мешало Михаилу задавать вопросы, в ответах на которые он так срочно нуждался, и старший лейтенант, казалось, догадался об этом. Он встал и снял со стены большой ключ.
— Пойдем со мной. Он, может быть, сейчас как раз спит, но мы его разбудим.
То, что Апис сказал просто «он», должно было создать у сержанта впечатление, что их капитан заранее извещен о визите Михаила.
Когда они спустились по лестнице и сержант их не мог слышать, Апис сказал:
— Я отведу тебя к Кнезевичу.
— Я так и думал.
На первом этаже располагались так называемые камеры для почетных заключенных — просторные, светлые помещения, предназначавшиеся для важных и знатных персон, в том числе, например, для офицеров, убивших на дуэли своих товарищей. Остальные арестанты помещались в казематах, о которых, как о колодце во дворе, ходили многочисленные рассказы об убийствах и других мучительных способах лишения жизни. Лишь немногие из содержавшихся здесь спустя год оставались в живых. То, что Кнезевичу была предоставлена особая камера, противоречило традициям обращения с заключенными, обвиняемыми в тяжких преступлениях с политической подоплекой.
Кнезевич в самом деле спал, но проснулся, когда открылась дверь камеры. Примерно сорока четырех лет, темноволосый, с приятной внешностью, он казался абсолютно спокойным, медленно вставая с нар и нехотя вытягиваясь. При аресте он пострадал, и теперь еще левая рука его была на перевязи, а лоб заклеен пластырем. Михаил напрасно искал какие-либо следы страха, которые он обычно видел на лицах самых храбрых и закоренелых в политической борьбе заключенных. Считая посещение офицеров приятным событием, нарушившим однообразие его монотонной тюремной жизни, Кнезевич улыбался им полной ожидания улыбкой. Он был человеком с довольно ограниченным интеллектом и даже с некоторым отставанием в развитии, но все это не объясняло его абсолютного спокойствия.
На вопросы Михаила, касавшиеся обстоятельств покушения, он отвечал рассказом уже известной истории: что префект Андьелич послал его в Бухарест, где русские господа в качестве аванса дали ему пятьсот золотых монет, что затем он вернулся к границе и направился прямиком в Белград, где и поселился в отеле «Македония».
— Откуда Вы знали, что король Милан в этот полдень будет проезжать на углу парка Калемегдан?
— Это был его обычный маршрут от крепости к дворцу Конак.
— Все верно, но, как правило, после обеда король никогда не едет в свою канцелярию. Это было редким исключением.
Кнезевич пожал плечами:
— Я получил сообщение в отеле, что он будет проезжать именно там.
— От кого пришло сообщение?
— Я не знаю. Записка лежала под дверью.
Это была новая подробность.
— А Вы сами не задавались вопросом, кто бы мог написать эту записку?
— Нет. Префект Андьелич сказал, что я должен выполнять все приказы и не задавать вопросов.
Еще на лестнице Апис попросил Михаила не упоминать о самоубийстве префекта, поскольку на этом категорически настаивал правительственный комиссар.
— Говорил ли Вам когда-нибудь префект, кто желал бы смерти короля Милана? — спросил Михаил.
— Он только как-то сказал, что есть люди, которые считают, что правление короля Милана неблагоприятно для страны, если русские против этого. Префект был страшно зол на него из-за истории с орденом Милоша. Ведь молодой король тогда на самом деле хотел вручить ему этот орден, да ему не позволили.
Михаил похолодел, услышав это. Кроме него, никто не присутствовал при разговоре отца с сыном.
— Вы разговаривали с префектом после Вашего ареста? — продолжил спрашивать Михаил.
— Да, с неделю назад. Совсем недолго, на лестнице. Меня вели на прогулку во двор, а он возвращался. Он сказал только, чтобы я не беспокоился, все будет в порядке.
— И Вы, стало быть, не беспокоитесь?
Кнезевич ухмыльнулся:
— Нет. Префект сказал — все, что я делаю, идет на благо родины нашей.
— А что же с пятьюстами золотыми?
— Так ведь это задаток, чтобы я выполнил обещанное. — Заметив удивление на лице Михаила, он торопливо добавил: — Это вроде супружеской клятвы. Обещание даешь Богу, но и поп, который венчает, получает пару монет.
«Какая-то извращенная логика», — подумал Михаил и бросил Апису полувеселый, полурастерянный взгляд.
— Другими словами, этим как бы скрепляется клятва, так?
— Именно так.
— Сначала Вы обвинили множество людей, а затем от своих показаний отказались. Почему?
— Так ведь я все признавал в полиции и говорил, что они хотели слышать. Надо было скорее попасть к комиссару. С подозреваемыми, которые не желают плясать под их дудку, долго не церемонятся.
— А комиссара Вы совсем не боялись?
Кнезевич покачал головой и губами без звука произнес:
— Нет.
— И почему же нет?
— Потому что он был назначен королем Александром.
— Поэтому Вы и чувствуете себя в безопасности? С чего бы это?
— Потому что король Александр справедливый человек. Он знает, что я хороший серб, хоть и родился в Боснии. И он позаботится, чтобы я попал к справедливому судье.
Михаил вопрошающе посмотрел на Аписа, но тот в ответ только пожал плечами.
— Значит, Вы признаете, что люди, которых Вы обвиняли в самом начале, на самом деле невиновны?
Арестованный скорчил нервную гримасу. Не понимая до конца, куда Михаил клонит, он утратил часть своей самоуверенности.
— Откуда мне знать? Я же сказал, что я только с префектом Андьеличем и русскими господами в Бухаресте разговаривал. Почем мне знать, кто там еще участвовал?
Михаил никак не мог для себя решить, имеет ли он дело с остолопом или с чересчур продувной бестией. Как бы там ни было, Кнезевич всего лишь мелкий негодяй, нанявшийся на слишком большое преступление. Оставался еще один вопрос.
— Какие у Вас были отношения с префектом Андьеличем? Я имею в виду, знали ли Вы его перед тем, как он послал Вас в Бухарест?
Кнезевич неохотно ответил:
— Я пару раз оказывал ему услуги.
Михаил, который хорошо знал прошлое Андьелича, отлично представлял себе, что это были за услуги.
— И он знал, что я был одним из лучших стрелков в полку, — добавил арестованный с гордостью. — Я вообще-то отслужил два года в Нише, в Моравской дивизии.
