Так, хватит. Диссертацию на стол. На нее лэптоп, чтобы не возникло желание открыть и прочитать. На лэптоп чашку кофе. Стоп, никакого кофе. Крышку открываем, директория «Отзывы», новый файл «Storina». Один час четыре минуты мучений, и посылаем файл на печать.
ОТЗЫВ НА ДИССЕРТАЦИЮ Л.В. СТОРИНОЙ «МОСКОВСКОЕ МАСОНСТВО И ДВОРЯНСКОЕ ОБЩЕСТВО КОНЦА XVIII–I ЧЕТВЕРТИ XIX ВВ».
Диссертация Л.В. Сториной представляет собой конкретно-историческое исследование, проведенное в рамках значительно более обширной темы, начало разработки которой относятся к середине XIX в. Но только в последние 10–15 лет она приобрела черты самостоятельного направления научной мысли междисциплинарного характера, поскольку для ее изучения требуется использование специфических навыков гуманитарного знания с привлечением достижений культурологии, исторической антропологии и политологии.
Именно в стремлении к синтезу различных форм и методов исследовательской деятельности и состоит главным образом новизна данной работы, поскольку после выхода ряда крупных монографий и энциклопедических изданий 90-х гг. XX и самого начала XXI в., как посвященных российскому масонству в целом, так и относящихся к заявленному в диссертации периоду, во «внешней» истории российского масонства, описывающей структуру, состав, формы деятельности и взаимоотношения с властными структурами государства, больших «белых пятен» почти не осталось.
В данной же диссертации в качестве предмета исследования выбран «комплекс культурно-исторических связей» масонов и российского дворянства (с. 4), что позволяет поставить и решить «на примере масонских организаций Москвы» ряд новых задач, таких как «степень зависимости российского масонства от комплекса богословских и политических идей», сложившегося в Западной Европе в XVII–XVIII вв.; «влияние православия на масонскую доктрину»; «формы проникновения российских национальных и дворянских культурных традиций» в, казалось бы, наглухо закрытые для влияний извне организации (с. 16); а с другой стороны, выявить формы и способы «культурного воздействия масонских обществ на дворянскую культуру» не в открытом для европейской культуры Петербурге, а в наследнице и хранительнице традиций русской национальной культуры — Москве. Последовательное решение этих задач ведет исследователя к достижению заявленной цели «выявления всего комплекса культурно-исторических форм трансформации идей и методов западноевропейского масонства в России конца XVIII–I четверти XIX в.» (с. 15).
Выводы по разделу историографии полны и дают ясное представление о состоянии в изучении данной проблематики (с. 21). Цель исследования и его задачи вытекают из анализа работ предшественников и находят свое воплощение в тексте диссертации. Точно, хотя и с некоторой неполнотой, указана методология научного исследования. Автор дает подробную характеристику источников, на базе которых проведено исследование, выделяя их группы и указывая на особенности и специфику каждой из них (с. 25–31). Логична и хорошо продумана структура диссертации, которая состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных работ и приложения, содержащего сведения об организационной структуре и составе масонских лож Москвы рассматриваемого периода.
Если же говорить о содержательной стороне исследования, то хотелось бы остановиться на нескольких принципиальных для автора теоретических положениях, заявленных во введении и раскрытых в основной части, главным образом во второй главе.
Первый тезис сформулирован при обосновании актуальности работы. Автор оправданно, на наш взгляд, сближает современную культурную ситуацию, для которой характерно увлечение мистицизмом и эзотерикой (как на бытовом уровне, так и в искусстве) с рассматриваемым в диссертации периодом истории, внося соответствующую поправку на элитарность масонства и массовость современных «новоязыческих» и «мистических» течений, получивших распространение в молодежной, и не только, среде (с. 2). Это сопоставление требует анализа и выявления причин сходных, хотя бы по внешним признакам, культурных процессов. Однако автор ограничивается упоминанием о теории fin de siècle (с. 3 и 71) и не идет в своих рассуждениях дальше.
Между тем культурная ситуация в Европе тех эпох, когда либо возникало активное масонство (начало XVII в.), либо увлечение эзотерикой впервые стало массовым (рубеж XIX–XX вв.), а также в наше время, действительно однотипная. Но вызвано это не условным (то есть придуманным) делением на века, отсчитываемые от никому в точности не известной даты, а качественными сдвигами в сознании. Суть этих сдвигов можно передать следующим образом: резкое, по историческим меркам, упрощение культурных форм. Социальная основа этого явления — длительный и многостадиальный процесс урбанизации общества. И не поэтому ли время расцвета российского масонства (последняя четверть XVIII — первая четверть XIX в.) точно совпадает с первым этапом урбанизации в нашей стране?
В социально-культурной сфере этот процесс выражен в том, что человек теряет необходимость во многом разбираться и самому многое уметь. Каждый все более сосредоточивается на одной общественной функции, приобретая навыки в крайне узком спектре, продавая их и покупая себе то, что ранее должен был, а значит, мог и умел сделать сам. Остальные же навыки (от умения строить дом до хорового пения) становятся культурным рудиментом. Одновременно нивелируется понятие мастерства, то есть уникальности профессиональных навыков, что, кстати, является причиной гибели некоторых видов искусства, например — живописи, и целого класса профессий, связанных с ручным трудом, а в недалеком будущем — профессий педагога и врача в том виде, в каком их понимают сейчас.
Упрощая мир вокруг себя, человек одновременно упрощает и свой внутренний мир, что приводит к появлению поп-культуры, поскольку это та разновидность деятельности, которая создает видимость мастерства при отсутствии такового у производителей культурных форм. Сложная, мастерская культура — это не только и не столько труд автора, сколько труд узнавания, понимания, прочувствования и сочувствия со стороны читателя, слушателя, зрителя. Это знание того, что заложено в любой культурной форме, а значит, постоянный труд учения. Поп-культура позволяет создавать иллюзию узнавания при отсутствии знания и иллюзию чувств при наличии одних лишь рефлексов. При этом возникает интереснейший феномен: человечество не хочет подавать виду, что не испытывает потребности в труде и стремится лишь к легкости и простоте. Вследствие этого возникает поп-наука (особенно распространена поп-история), поп-религия, поп-идеология — упрощенные до предела (а значит, ложные) формы человеческого знания.
С другой стороны, формируется тенденция к сохранению сложности и богатства культуры в отрыве от масс, то есть к усилению ее элитарности. В некоторых сферах жизни это дает эффект схлопнувшейся раковины (классическая музыка, православная церковь). В других — эффект «закрытого клуба» (академическая наука, общества собирателей-коллекционеров). Но иногда возникают сообщества культивированной сложности. Именно таковым, как представляется, было масонство. Усложненная структура (до 90 градусов посвящения); многообразие и труднодоступность внутренних связей (ритуал); герметизм знания (как богословского, так и алхимического); крайне непростой способ достижения цели (нравственное самоусовершенствование) — все это свидетельствует о сознательном стремлении избежать простоты культурных форм. И более того — противостоять экспансии простоты (упрощенности, бедности) во все сферы человеческих отношений.
