Я должен сам войти в эту дверь, думал он. Сам.
И преодолеть все виды страха и вины, которые вбили в меня еще в детстве.
«Дух Мумму могущественнее иллюминатской технологии, — говорил Пирпонт. — Помни это. На нас работает второй закон термодинамики. Хаос все время возрастает, во всей Вселенной. Весь их „закон и порядок“ — это лишь дело времени и случая».
Но я должен сам войти в эту дверь. От этого зависит Тайна Пятерки. Сейчас мой черед показать, на что я способен.
Пирпонт, Ван Митер и остальные по-прежнему сидят в Мичиганской городской тюрьме. Всё в его руках: его первого выпустили, и он должен раздобыть денег, чтобы финансировать их побег из тюрьмы. Если он себя проявит, его научат ДЖЕМовским «чудесам».
Банк показался впереди неожиданно. Слишком неожиданно. Сердце екнуло.
Затем он совершенно спокойно подъехал на своем «шевроле-купе» к обочине и припарковался.
Я должен был подготовиться основательнее. Машину надо бы помощнее, как у Клайда Барроу. Ладно, в следующий раз учту.
Он снял руки с руля и крепко сжал кулаки. Сделал глубокий вдох и повторил формулу: «23 сваливай».
Это немного помогло, хотя ему по-прежнему хотелось смотаться ко всем чертям. С каким удовольствием он уехал бы на ферму отца в Мурсвилл, нашел там работу и снова научился жить обычной жизнью: лизать задницу начальству, преданно смотреть в глаза полицейскому чиновнику, к которому ходишь отмечаться, — в общем, стал бы как все.
Но эти все были марионетками в руках иллюминатов и не знали об этом. Он же знал и должен был освободить себя.
Черт побери, ведь именно так думал юный Джон Диллинджер в 1924 году, не зная тогда ни об иллюминатах, ни о ДЖЕМах: он стремился освободиться, пусть по-своему, когда грабил того бакалейщика. И к чему это привело? Девять лет страданий, скуки и настоящего безумия из-за постоянной эрекции в вонючей камере.
Я получу еще девять лет, если сегодня обосрусь.
«Дух Мумму могущественнее иллюминатской технологии».
Он вышел из машины и, пересиливая себя, пошел прямиком к дверям банка.
— Мать твою, — сказал он. — 23 сваливай.
Он вошел в дверь — и затем совершил то, что запомнилось кассирам банка и о чем они рассказали полиции. Он подошел к кассам, щеголеватым движением поправил на голове соломенную шляпу и усмехнулся.
— Спокойно, это ограбление, — звонко сказал он, вынимая пистолет. — Всем лечь на пол и сохранять спокойствие. Никто из вас не пострадает.
— О Боже, — с трудом выдавила одна кассирша. — Не стреляйте. Прошу вас, не стреляйте.
— Не волнуйся, милая, — успокоил ее Джон Диллинджер. — Я никому не хочу сделать плохо. Просто открой-ка сейф.
КАК ДЕРЕВЬЯ У ВОДЫ
— В тот же день, — говорит старик, — я встретился в лесу около фермы моего отца в Мурсвилле с Келвином Кулиджем. Я отдалему добычу, двадцать тысяч долларов, и эти деньги пошли в казнуДЖЕМов. Он же дал мне двадцать тонн конопленег.
— Келвин Кулидж? — воскликнул Джо Малик.
— Я, конечно, понимал, что это никакой не Келвин Кулидж. Но почему-то он предпочел появиться в таком облике. Кем или чем он на самом деле был, я до сих пор не знаю.
— Ты встречался с ним в Чикаго, — весело вставил Саймон. — На этот раз он предстал в виде Билли Грэма.
— Ты хочешь сказать, что это был Дья...
— Сатана, — скромно говорит Саймон, — это лишь одна из бесчисленных масок, которые он носит. За этой маской скрывается человек, а за этим человеком — еще одна маска. Ты же помнишь, что самое главное — это слияние мультиверсумов. Не ищи одну Высшую Реальность. Ее просто нет.
— Выходит, эта личность... эта сущность, — протестует Джо, — действительно сверхъестественная...
— Сверхъестественная, снизъестественная, — передразнивает его Саймон. — Ты все еще похож на тот народец из математической притчи о Флатландии. Ты способен размышлять только в категориях «справа» и «слева», а я говорю про верх и низ, и поэтому тебе это кажется «сверхъестественным». Нет ничего «сверхъестественного»; просто во Вселенной больше измерений, чем ты привык считать, вот и все. Если бы ты жил во Флатландии и я перешел из твоей плоскости в плоскость, расположенную под углом к твоей, тебе бы показалось, что я «растворился в воздухе». А кто-то, наблюдающий за мной из нашего трехмерного мира, увидел бы, как я ухожу от тебя по касательной, и удивился, отчего ты так испуган и ошеломлен...
— Но вспышка света...
— Это превращение энергии, — терпеливо объяснял Саймон. — Пойми, ты мыслишь трехмерно лишь по той простой причине, что в кубическом пространстве есть только три направления. Вот почему иллюминаты и некоторые из ребят, которым они со временем позволили частично иллюминизироваться, называют обычную науку «квадратной». У энергетического вектора пять основных координат, то есть Вселенная пятимерна — конечно же! — и ее лучше всего представлять в виде пяти граней египетской Пирамиды Иллюминатов.
— Пяти граней? — возражает Джо. — Но ведь их всего четыре.
— Ты забыл об основании пирамиды.
— Ага. Ну да. Давай дальше.
— Энергия всегда треугольна, не кубична. На этом, кстати, специализируется Баки Фуллер; он был первым, кто обнаружил это независимо от иллюминатов. Основное превращение энергии, которое нас интересует, Фуллер еще не нашел, хотя и говорит, что ищет, — оно как бы вплетает Сознание в континуум материи-энергии. Пирамида — это ключ. Ты сажаешь человека в позу лотоса и проводишь прямые из его шишковидной железы, или Третьего глаза, как называют это буддисты, к двум его коленям, потом соединяешь прямой оба колена, и вот что ты получаешь...
Саймон набросал в блокноте схематичный рисунок и показал его Джо:
— Когда Третий глаз открывается, а он открывается после того, как побежден страх, то есть после твоего первого Плохого Сеанса, ты способен полностью контролировать энергетическое поле, — продолжал Саймон. — Ирландский иллюминат XIX века Скотус Эргина высказался очень просто — разумеется, в пяти словах: «Omnia quia sunt, lumina sunt», то есть «Всё, что есть, есть свет». Эйнштейн выразил эту же мысль в пяти символах, написав формулу Е = mс2. Истинная трансформация не требует атомных реакторов и всего такого прочего, как только ты научишься управлять векторами сознания, но она всегда сопровождается потрясающим фейерверком света, и Джон может об этом рассказать.
— Тогда в первый разу в лесу я едва не ослеп и чуть не сошел с ума, — согласился Диллинджер. — Но я был чертовски доволен, что узнал этот фокус. После этого я перестал бояться ареста, поскольку знал, что сумею выбраться из любой тюрьмы. Вот почему, как тебе известно, федералы решили меня убить. Представляешь, что они чувствовали всякий раз, когда через пару дней после того, как запирали меня в камере, обнаруживали меня гуляющим на свободе. Предысторию этой аферы возле кинотеатра «Биограф» ты знаешь: они убили трех парней в Чикаго, не дав им ни единого шанса сдаться, поскольку считали меня одним из них. Ну да ладно, все трое были в розыске за вооруженные ограбления в Нью-Йорке, ПОЭТОМУ КОПОВ никто особенно не ругал. Но затем в Лейк-Дженива (штат Висконсин) они стреляли в трех очень уважаемых бизнесменов, и один из них взял да и помер, и Героев Гувера так отчехвостили во всех газетах, что мало не показалось. Поэтому я понимал, к чему дело идет: мне уже больше не дадут оказаться на свободе через пару дней после ареста. Нам нужно было сфабриковать для них мой труп. — Внезапно старик загрустил. — У нас была одна возможность, о которой мы даже не хотели думать... Но, к счастью, нам не пришлось к ней прибегнуть. В конце концов мы придумали классную штуку.
