На экране появился текст:
ОДНАЖДЫ НАРКОМАНКА — НАВЕКИ НАРКОМАНКА.
И тут же появились новые кадры: нынешняя Ребекка сидит у них на кухне — на окнах видны новые светло-кофейные занавески, которые они повесили на прошлой неделе, — и снова вводит в вену иглу.
— Вульгарны вы, о могущественные Иллюминаты, -саркастически произнес Сол. — Если бы она снова начала колоться, я бы заметил следы уколов на ее руках.
Ответ был без слов: на экране опять появилось изображение Ребекки и громадного негра, сменившееся крупным планом ее лица, закрытых глаз, введенного в рот пениса. Кадры были очень четкие, чувствовалась работа опытного оператора, и, как Сол ни присматривался, он не мог заметить следов грима, благодаря которому другая женщина могла бы сойти за Ребекку. Он вспомнил про отсутствовавшую родинку на ее бедре, но его мозг упрямо исследовал другую возможность — грим может изменить лицо, но может и скрыть родинку... Может быть, они хотели, чтобы он проявлял скептицизм, а они его постепенно разрушали бы и заодно разрывали на части его душу...
На экране появились очередные титры:
ПРОКЛЯТЬЕ БРАКА В ТОМ, ЧТО МОЖЕМ МЫ СЧИТАТЬ СВОИМИ ЭТИ ДЕЛИКАТНЫЕ СОЗДАНЬЯ, НО НЕ ПОДВЛАСТЕН НАМ ИХ АППЕТИТ
[52]
.
Сол слишком хорошо помнил страстность Ребекки в постели.
— Шекспир, -хрипло сказал он. — Демонстрировать эрудицию в такой момент хуже вульгарности. Это буржуазное жлобство.
Ответ был жестоким: большая подборка слайдов, пятнадцать или даже двадцать, обрушилась с экрана таким стремительным потоком, что он даже не успел их толком рассмотреть, но центральным персонажем была Ребекка, все время Ребекка, Ребекка с чернокожим громилой в разных сексуальных позах, Ребекка с другой женщиной, Ребекка со Спиро Агнью, Ребекка с мальчиком лет семи, Ребекка, Ребекка, во все более извращенных и патологических сценах, Ребекка с сенбернаром... И через все это бежит мятно-зеленая синусоида, продукт действия наркотика...
— У настоящего садиста всегда есть стиль, -с трудом выдавил Сол. — Вы, ребята, практически так же отвратительны и ужасны, как дерьмовое третьеразрядное кино.
Послышался стрекочущий механический звук, и вместо слайдов на экране замелькали кадры фильма. Он увидел несколько крупных планов Ребекки с сенбернаром и узнал ее знакомую мимику. Способна ли актриса воспроизвести неповторимый стиль сексуального поведения другой женщины? Да. Если понадобится воспроизвести точность реакций, эти люди воспользуются даже гипнозом.
Кинолента резко оборвалась, и проектор выдал для Сола другое сообщение, которое держалось на экране несколько минут:
ТОЛЬКО БЕЗУМЕЦ МОЖЕТ БЫТЬ АБСОЛЮТНО УВЕРЕН.
Когда Сол понял, что сцена затянулась и ничего не изменится, пока он не заговорит, он сухо сказал:
— Очень занимательно. И куда мне, по-вашему, пойти, чтобы разразиться истерикой?
Ответа не последовало. Не слышалось ни звука. Ничего не происходило. Перед ним маячила какая-то решетка из красных пятиугольников, но так действовал наркотик — и само это видение помогло ему понять, какой именно наркотик, ибо геометрические узоры обычно видели люди во время мескалинового транса. Затем на фоне пятиугольников побежали мятно-зеленые синусоиды, а на экране появилось новое сообщение:
ПОЧЕМ НАРКОТИК?
ПОЧЕМ НАШ ОБМАН?
ПОЧЕМ РЕАЛЬНОСТЬ?
Вдруг Сол оказался в Копенгагене, на прогулочном катере, проходящем мимо русалочки в порту. Она повернулась и посмотрела на него.
— Это дело с душком, -сказала она, и с этими словами у нее изо рта выплыла стайка рыбок. — Я ротоноска, — объяснила она.
Дома у Сола была копия этой знаменитой скульптуры (должно быть, послужившая источником его галлюцинации), но почему-то он очень разволновался. Ему показалось, что в ее каламбуре кроется другой, более глубокий смысл, чем просто случайный намек на взрыв в «Конфронтэйшн»... что-то такое, что уходит в прошлое... проходит через всю его жизнь... и объясняет, почему он вообще купил эту статуэтку.
«Я на пороге одного из тех знаменитых наркотических прозрений, о которых толкуют хиппи», — подумал он. Но русалочка рассыпалась на красные, оранжевые, желтые пятиугольники...
И тут ему подмигнул единорог. «Мужик, — сказал он, — представь, он всегда торчит!»
«Я же сам на днях рисовал эти картинки», — подумал Сол... но экран его спросил:
РЕАЛЬНА ЛИ МЫСЛЬ ЕДИНОРОГА?
...и вдруг он впервые в жизни понял, что означает фраза «реальная мысль»; что имел в виду Гегель, давая определение Абсолютной Идеи как чистого мышления, размышляющего о чистом мышлении; что имел в виду епископ Беркли, когда отрицал реальность физического мира, хотя это явно противоречило всему человеческому опыту и здравому смыслу; что втайне пытался найти каждый детектив, хотя это всегда лежало на поверхности; почему он сам стал детективом; почему появилась Вселенная; почему всё...
а потом он это забыл;
затем вновь уловил мимолетный отблеск этого, как-то связанный с глазом на вершине пирамиды;
и снова потерял в потоке образов единорогов, жеребцов, зебр, полос, полос, полос.
Сейчас все поле его зрения было галлюцинацией... восьмиугольники, треугольники, пирамиды, органические формы эмбрионов и растущих папоротников. Наркотик действовал на него все сильнее. Перед ними предстали преступники, которых он отправил в тюрьму, — землистые, ненавидящие лица, — и экран сказал:
ГУДМАН — ПЛОХОЙ ЧЕЛОВЕК
[53]
.
Он засмеялся, чтобы не заплакать. Этими обвиняющими лицами они ударили по больному месту, коснувшись его глубоких сомнений насчет работы, карьеры, выбора профессии, и как раз в такой момент, когда к этим же мыслям его подталкивал наркотик. Словно они читали его мысли и видели его галлюцинации. Нет; это просто случайное совпадение: существует статистическая вероятность, что во время наркотического сеанса один из множества разных приемов может сработать.
ПОКА ХОТЬ ОДНА ДУША ТОМИТСЯ В НЕВОЛЕ, Я НЕ СВОБОДЕН.
Сол снова рассмеялся, уже почти истерически; и еще отчетливее, чем раньше, понял, что скрывает за смехом слезы. Тюрьмы никого не воспитывают; моя жизнь потрачена зря; я предлагаю обществу иллюзию безопасности, а не реальную помощь. Хуже того, я давно это понял и сам себе лгал. Сол знает, что ощущение полной несостоятельности и глубочайшей горечи, которое его сейчас охватило, не вызвано наркотиком, а просто усилено. Это ощущение появилось у него давным-давно, но он всегда от него отмахивался, отгонял его от себя, фокусируя внимание на чем-то другом; наркотик просто позволил ему (заставил его) не отвернуться от этого ощущения, а в течение нескольких мгновений, полных глубокой тоски, честно увидеть его во всей полноте.
