— Сраные педики, -сказал коп, когда мы вышли за дверь.
— Да здравствует Дискордия, -приветливо отозвался я. -Давай выбираться отсюда, — это уже Хагбарду.
— Я на машине, — сказал он, махнув в сторону шикарного «мерседеса».
— Для анархиста ты живешь слишком по капиталистически, — прокомментировал я, когда мы садились в этот великолепный механизм, концентрат украденного труда и прибавочной стоимости.
— Я не мазохист, -ответил Хагбард. — Для меня мир -довольно неуютное место. Я не вижу причин, по которым должен чувствовать себя еще неуютнее. И черта с два я стану водить сломанную развалюху, которая половину времени провела в ремонтной мастерской, ради того чтобы быть «своим» для вас, левацтвующих простаков. Кроме того, — деловито добавил он, — полиция никогда не станет останавливать и обыскивать «мерседес». А вот скажи-ка мне, чертов моралист, сколько раз в неделю тебя, с твоей бородой, останавливают на твоем психоделическом «народном вагоне»?
— Настолько часто, — признался я, — что я опасаюсь возить в нем траву.
— А эта машина просто набита зельем, — победно сказал он. — Завтра у меня большая поставка в Эванстон, в университетский городок.
— Так и наркобизнесом занимаешься?
— Я занимаюсь любым нелегальным бизнесом. Каждый раз, когда правительство объявляет что-нибудь verboten
[55]
, появляется черный рынок, который обслуживают две группы: Мафия и ЛДР. ЛДР расшифровывается как «Лучший Допинг в Розницу».
— А я думал, это расшифровывается как «Ложь для Доверчивых Раздолбаев».
Он рассмеялся.
— Одно очко в пользу Муна. Но если говорить серьезно, то я самый страшный враг всех правительств и самый главный защитник среднего человека. Ты знаешь, что у Мафии нет этических принципов. Если бы не моя группа и не долгие годы работы, и не опыт, всё на черном рынке, от наркотиков и до канадских мехов, было бы некачественным, низкосортным и поддельным. Мы всегда предлагаем клиенту товар, который стоит его денег. Половина травы, которую ты продаешь, наверняка прошла через моих агентов, пока не попала к тебе. Лучшая половина.
— А как понимать эти твои гомосексуальные закидоны? Просто дразнил старину Бушмана?
— Энтропия. Стараюсь загибать все прямое.
— Хагбард, — не выдержал я, — в какую игру ты, черт побери, играешь?
— Доказываю, что правительство — это галлюцинация в сознании правителей, — твердо сказал он. Мы вывернули на Лейк-Шор-драйв и помчались на север.
— Итак, Юбела, сказал он тебе Слово? — спросил человек с козлиной головой.
— Я бил его и пытал его, но он не открыл мне Слово, — сказал черный гигант.
— А тебе, Юбело, тебе он открыл Слово?
— Я пытал и мучил его внутренний дух, Хозяин, — ответило рыбообразное существо, — но он не открыл мне Слово.
— А тебе, Юбелум, тебе он открыл Слово?
— Я отрезал ему яйца, но он молчал, -ответил горбатый карлик. — Я отрезал ему пенис, но он молчал. Он не открыл мне Слово.
— Фанатик, -сказал козлиноголовый. — Лучше пусть он умрет.
Сол Гудман пытался пошевельнуться. Ни одна мышца ему не подчинялась: последний препарат был наркотиком, и очень сильным. Или же это был яд? Он пытался себя успокоить: наверное, он парализован и лежит в гробу лишь потому, что они хотят свести его с ума. Потом он начал думать о том, могут ли мертвецы утешать себя подобными сказками, если не могут покинуть тело, прежде чем оно сгниет.
Пока он размышлял, козлиноголовый наклонился над гробом и закрыл его крышку. Сол оказался один в темноте.
— Уходи первым, Юбела.
— Слушаюсь, Хозяин.
— Теперь ты, Юбело.
— Слушаюсь, Хозяин.
— Последний ты, Юбелум.
— Слушаюсь, Хозяин.
Тишина. В гробу тихо и темно, и Сол не в состоянии пошевелиться. «Только бы не сойти с ума», — подумал он.
Говард заметил впереди «Лейфа Эриксона» и запел: «Эх, как клево, клево, клево: Хагбарда увижу снова». Сверкающий «бентли» Малдонадо подъехал к дому «самого известного финансиста-филантропа Америки» Роберта Патни Дрейка.
(Луи, не теряя достоинства, спокойно приближался к «Красной вдове». Старик в странной мантии, протолкавшийся через толпу вперед, дрожал от восторга. Нож гильотины взмыл вверх: толпа затаила дыхание. Старик пытался заглянуть в глаза Луи, но король не мог сфокусировать взгляд. Нож гильотины опустился: толпа шумно выдохнула. Голова скатилась в корзину, старик в экстазе закатил глаза и выкрикнул: «Жак де Молэ, ты отмщен!») Профессор Глинн, читая студентам лекцию по истории средних веков, сказал: "Однако истинное преступление тамплиеров заключалось, возможно, в том, что они были связаны с хашишин". Джордж Дорн, почти не слушая, размышлял, стоит ли ему примкнуть к Марку Радду и остальным, которые хотели совсем закрыть Колумбийский университет.
— И то же самое мы читаем в современных романах, -продолжал выступление Улыбчивый Джим. — Секс, секс, секс -причем речь идет не о нормальном сексе. Всевозможные извращенные, уродливые, неестественные, непристойные, аномальные и психопатические виды секса. Вот так они нас и похоронят, как сказал мистер Хрущев, без единого выстрела.
Сола Гудмана разбудил солнечный свет.
Солнечный свет и головная боль. Похмелье в результате введения гремучей смеси наркотиков.
Он лежал в кровати и без привычной пижамы. Он безошибочно узнал одежду, которая на нем была: больничный халат. И комната, когда он, прищурившись, огляделся, имела характерный безжизненный вид палаты современной американской исправительной лечебницы.
Он не слышал, как открылась дверь, но в палате оказался потертого вида мужчина средних лет во врачебном халате. В руке его был держатель для бумаг, из кармана халата торчали головки ручек; он ласково улыбался. Массивные темные очки в роговой оправе и короткая стрижка выдавали в нем оптимистично настроенного и восходящего по служебной лестнице человека. Он принадлежит к поколению, лишенному воспоминаний о Депрессии и Второй мировой войне, обременявших ровесников Сола, и в то же время не мучимому атомными кошмарами, которые приводили в неистовство молодежь. Очевидно, он считает себя либералом, хотя по крайней мере в половине случае голосовал консервативно.
Безнадежный тупица.
На самом-то деле он, конечно, был не одним из них, а просто очередным агентом, который справлялся с ролью весьма убедительно.
— Ну-с? -радостно сказал он. — Чувствуем себя лучше, мистер Малдун?
"Малдун, — подумал Сол. — Начинается очередной сеанс их кичевого представления о Сердце Тьмы".
