– Почему?
– Создатель не мелочен, – сообщил я.
– Уверены? – спросила она с сомнением.
– Знаю, – сообщил я гордо.
– Откуда?
– Как паладин, – напомнил я, – что значит воин его… э-э… воинства, вы же слышали, что нас легион? Так и в Писании сказано!.. Небесный Легион. Правда, мы его земной аналог. Так вот, как легионер Господа, я примерно знаю его желания, вкусы, наклонности, пристрастия и даже высшие цели… Нет, высшие не знаю, зато строю предположения.
Она произнесла с подозрением:
– Даже не хочу представлять, какие…
– У меня фантазия богатая, – согласился я виновато. – Отведайте и вот сего винца.
Она осторожно пригубила, уже понимает, что рисуюсь перед нею, распускаю хвост уже не как простой деревенский петух, а как заморский павлин, ну да ладно, все равно мне есть чем хвастаться, а от осознания своей силы ощущаешь себя почти благодушным.
– Спасибо, – произнесла она чуть потеплевшим голосом. – В самом деле восхитительно.
Я откинулся на мягкую спинку, чувствуя, как блаженная усталость наполняет тяжелеющее с каждым мгновением тело, словно горячая вода мешок с ватой.
Аскланделла пьет мелкими глотками, делая большие паузы, ее большие серьезные глаза рассматривают меня изучающе, но мне сейчас все приятно, даже ее присутствие делает мой мир завершеннее и счастливее.
Через окно видно, как вечернее солнце медленно и торжественно опускается на сверкающую полосу заснеженной земли у горизонта, растекается там, как жидкое яйцо, превращая голубовато-зеленоватый снег в красно-оранжевый.
Вспыхнули напоследок далекие деревья и погасли, а яркий пурпур неспешно начал подниматься по склонам заснеженных гор, и чем ближе к вершинам, тем медленнее взбирается, а там долго горит красным пламенем.
Она отняла край фужера от покрасневших губ, те стали еще полнее и красиво выгнулись, посмотрела на меня и опустила фужер на столешницу.
– Так что, – напомнила она, – у меня за победа? Я должна подумать, пинать или не пинать.
– Пинать, – сказал я решительно. – Когда у вас будет еще такая возможность?
– Ваше высочество?
– Вам сообщаю первой, – сказал я.
Она наклонила голову.
– Польщена…
– Еще бы, – сказал я сердито. – Когда бы я еще признался, что прав не я, а кто-то другой? Да еще, какой позор, женщина! Хоть и дочь императора.
Она напомнила надменно:
– У императоров нет дочерей.
– Простите?
– Только наследницы, – произнесла она со странной интонацией, мне даже почудилась тщательно скрытая горечь. – Так что же?
– Я приму корону, – сообщил я. – Но не потому, что мне ее тычут в руки и даже пытаются тайком, подкравшись сзади, как к Карлу Великому, надеть на голову… а потому, что сам так изволю!
Она чуть наклонила голову, но не сводила с меня взгляда.
– Вы не похожи на человека, – произнесла она спокойно, – на которого может повлиять… попавшая под хвост вожжа.
– Ага, догадались!
– Прижало?
– Да!
Она спросила тихо:
– А можно поинтересоваться…
Я поколебался чуть, махнул рукой.
– К счастью, вы не женщина, вам можно. В общем, меня бесит обреченность, с которой все народы воспринимают грядущую гибель от Маркуса. И я намерен дать бой! Но для начала надо, увы, собрать ту мощь, которой у меня нет даже сейчас.
Я оборвал себя на полуслове, что-то распускаю хвост, сам же только что сказал, что она не женщина, хотя, с другой стороны – в каких-то случаях можно пооткровенничать даже перед собакой, конем или отражением в зеркале.
Она смотрела на меня внимательно, затем на щеках, к моему изумлению, проступил нежнейший румянец.
– Вам понадобится не просто корона…
– Еще бы, – сказал я зло, – корона – это просто символ власти. К короне нужна еще власть, настоящая власть! Абсолютная. Зверская, если, по мнению демократов… не обращайте внимания, это сленг простолюдинов.
– Вам понадобится не просто корона короля, – повторила она медленно. – Вам придется добыть корону императора.
Я отшатнулся.
– Чур вам… на то, что у вас вместо языка! Он у вас раздвоенный или я плохо рассмотрел?
– В рот людям заглядывать неприлично, – напомнила она с достоинством.
– Это во время еды, – огрызнулся я. – В общем, вы со стула не упали, что хорошо. Правда, я сам чуть не упал! Вы уж не так сразу по голове, я чувствительный.
– У вас голова чувствительная? – спросила она с сомнением и тут же деловито посоветовала: – Избавляйтесь. Король не может быть чувствительным. Тем более император.
Я вскрикнул:
– Да идите вы в жопу со своим… простите, ваше высочество, что это я с вами, как со своими ближайшими лордами! Это непростительно, простите…
– Я просто не расслышала, – сказала она невозмутимо, – вы так орали и брызгали тем, что утром ели, что просто…
– У меня был рев?
– Визг, – уточнила она. – Корону намерены взять в Варт Генце? Или в Ламбертинии?
Я спросил с настороженностью:
– Почему так решили? Я подумываю насчет Эбберта… Там уничтожил всю прогнившую и развращенную королевскую династию, что угнетала народ. Трон пуст…
– Прогнившую?
– Да, – ответил я. – Все, кого уничтожаю, даже если нечаянно, прогнившие, порочные, оторвавшиеся от народных масс, потерявшие доверие простых герцогов, графов и всяких там баронов, а главное – раздразнившие соседние королевства, у которых мечи длиннее!
– Верное уточнение, – произнесла она милостиво.
– А я, – сообщил я, – по воле Господа расчищаю площадку для строительства Царства Небесного!.. Кстати, еще можно в Турнедо… После гибели короля Гиллеберда трон тоже пуст.
Она напомнила так кротко, что ядовитое жало не заметит разве что младенец:
– Королевства Турнедо официально не существует. То, что называется «Турнедо», это земли, поделенные между победителями: вами, Барбароссой и Найтингейлом.
– У вас и память! – сказал я с уважением.
– Эбберт тоже, – продолжила она, – не лучшая кандидатура. У вас там слишком кровавая слава. Найдутся честные и отважные люди, что сумеют пробраться к вам и всадить в спину нож. Или подстеречь где-то, вы же постоянно выезжаете в одиночку. Да и подстерегать не нужно, у вас настолько много там врагов, что, где бы ни появились, жди удар в спину или свист арбалетной стрелы.
– Ну, – пробормотал я, – от этих еще как-то отмахнусь… хотя да, некрасивая картина, если на государя покушение за покушением. Не так страшна гибель, как падение престижа… А Ламбертиния? Хотя вы не знаете, что это… Еще вина? Простите, я себе сделаю чашечку кофе. Что-то я совсем одурел, с вами вот сижу и разговариваю… Представляете?
