– Щас, щас… откроем…
– Весна, – сказал я значительно. – Щепка на щепку лезет, а вы спите? Даже хомяки начали просыпаться в норах!.. Я же слышу…
Можно было проехать, как в прошлый раз, справа от дворца и взглянуть на город, но я не поклонник Шлимана, направил коня прямо в ворота.
Там узнали тоже, пропустили, чуть-чуть подзадержав с якобы непослушными створками, это чтобы дать возможность одному стремглав броситься в королевские покои, где успеет предупредить, что через минуту здесь будет то самое чудовище, что перегрызло глотку другому чудовищу. Или загнало того так далеко в его норы, что никто и не знает, где оно схоронилось и что затевает.
В прошлый раз мы встретились в коронном зале, король Ирама принимал заезжее мое высочество, я и сейчас скромно корчу из себя захудалого принца, которых, как воробьишек, однако по лицам встречных вельмож вижу, что уже не воробьишка, совсем не воробьишка, и даже не воробей…
Если в прошлый раз я здесь шел быстро и четко, демонстрируя каждым движением и жестом силу и власть, то сейчас вообще должен бы раздуться от важности, потому просто двигался через залы с мягкой участливой улыбкой добрейшего человека, который мухи не обидит, все-таки вокруг практически одни они и есть.
Глава 5
Гвардейцы, не дрогнув лицами, важно и как истуканы открыли передо мной двери королевского кабинета, что значит, гонец уже успел промчаться, двери только-только успели захлопнуть за ним, как снова распахивают передо мной с таким видом, словно делают это впервые в этом году.
В кабинете за столом только личный секретарь Иоганна-Георга, щуплый и незаметный человечек, что и понятно, тираны не любят возле себя тех, кто их хоть в чем-то превосходит.
Он подпрыгнул, словно только что через кабинет не промчался гвардеец с воплем «Ричард идет!», ахнул, взмахнул руками, будто пытался взлететь, поспешно согнулся вдвое.
– Ваше высочество?.. Какая неожиданность… Я сейчас же доложу его величеству…
– Докладайте, – разрешил я милостиво. – Не спешите, а то нос разобьете, когда споткнетесь… хотя, конечно, тираны обожают, когда перед ними падают, ха-ха! Такое вот у нас высокое чуйство юмора, га-га-га!
Он угодливо подхихикнул, еще раз поклонился и выскочил из кабинета.
Я огляделся, придвинул кресло к столу с другой стороны, сел по-хозяйски и с удовольствием вытянул ноги, они у меня почему-то еще длиннее, чем руки.
Кабинет понравился еще в прошлый раз, небольшой и без вычурностей, мебель вся для дела, а не пускания пыли в глаза, это демократ зависит от мнения окружающих, а тирану плевать на чужие вкусы.
На столе бумаги и книги разбросаны чуточку по-свински или по-мужски, что одно и то же, вообще атмосфера достаточно уютная и одновременно рабочая.
Прождав минуту, я создал фужер из тонкого стекла с рисунком золотом на стенках, повторяющим узор королевского герба Гехингемов, наполнил виноградным соком и с наслаждением выпил в два гигантских глотка.
Показалось мало, наполнил снова. Дверь начала отворяться, я сделал было движение встать навстречу, однако в щель вдвинулся канцлер и тут же сам закрыл за собой, гладко выбритый, с немолодым, но розовым лицом, довольный и осанистый.
Сразу же угодливо поклонился, из-за чего полы легкой шубы раздвинулись, открывая взору массивную золотую цепь, а на ней огромную восьмиконечную звезду, украшенную рубинами.
Сам тоже весь в золоте, пурпурного цвета кафтан прошит в три ряда золотыми нитями, пряжки, крючки и пуговицы все тоже золотые, хотя золотые тут же погнулись бы, золото мягкий металл, но, говорят, есть такое, что тверже закаленной стали.
Я смотрел на него с надлежащим равнодушием, это ожидается, а канцлер сказал угодливо, кося недоумевающе на тонкостенный фужер в моей руке:
– Его величество сейчас прибудет…
– А я вот, – сообщил я, – как бы жду. Вот тут у него кувшин вина отыскал… припрятанный. Вы об этом, сужу по вашему якобы честному лицу, и не догадывались!
Он сказал потерянно:
– Увы, ваше высочество…
– То-то, – сказал я. – А у меня вот чутье. Так что и не вздумайте прятать от меня незаконно нажитые доходы. Я не Иоганн-Георг Гехингем, он всего лишь тиран, а я скромный полевой вождь, что сперва вешает, а потом… смотрит, кого бы еще опрозрачнить.
Он воскликнул, как мне показалось, вполне искренне:
– Ваше высочество! Вы же знаете, наше королевство после двух нашествий буквально разорено…
– Двух? – спросил я.
Он смутился, ответил с раскаянием:
– Мунтвиг забрал весь скот на прокорм армии, а когда вы прошли, как посланная Господом нарядная такая саранча, то крестьянам осталось только кору с деревьев грызть!
Я сказал с раскаянием:
– Значит, семь шкур с вас уже не содрать, жалко.
– Точно-точно!
– Ладно, – сказал я милостиво, – удовольствуемся и шестью. Мы щедрые!.. Простите, вам вина не предлагаю, сделаем вид, что не знаем о тайном пристрастии его величества.
Он торопливо кивнул.
– Да-да, клянусь. Ваше высочество, если вам что-то нужно, пока его величество спешит к вам, я могу распорядиться.
– Мне многое нужно, – ответил я веско, – но только Господь бог сможет… наверное, сможет. Из людей, увы, все мы ограничены в возможностях, как говорят наши философы… То есть мы не то люди с ограниченными возможностями, то ли просто ограниченные… А что говорят ваши?
Он вздрогнул, бледно улыбнулся.
– Думаю, философы везде одинаковы.
– Что, – спросил я с интересом, – правда?
– В одном мире живем, – пояснил он торопливо, – что ж им выдумывать-то?
– А вот выдумывают, – сообщил я новость, – а потом из-за их выдумок войны начинаются. Интересно живем, да? Все из-за разных подходов к философии!
Он насупился, взглянул косо, подозревая, что и у солдат может быть чувство юмора, хоть и не такое, как у людей.
– Не знаю, – ответил он после паузы. – Я больше по налогам, чем по убиванию людей.
– И то дело нужное, – согласился я. – Налог – это все-таки цивилизованный грабеж, что уже и не грабеж как бы, пусть и грабеж.
Он ответил учтиво:
– Совершенно верно, ваше высочество. Тем, кого грабим, тоже не хочется признавать, что их грабят, это их унижает.
– И как?
– Все молча соглашаются, – объяснил он, – что это не грабеж, а как бы плата за… некую защиту. Все делают вид, в таком мире живем!
– Цивилизованном, – согласился я. – Человек от животного отличается тем, что умеет притворяться. Интересно, это от Адама или Змея?
Он вздрогнул.
