— Что теперь на тебя нашло? — Графиня уселась напротив старика. — Ты неспроста надел эти зубы.
Годфри издал странный булькающий звук. В руке он сжимал клочок бумаги.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — Графиня потянулась к записке, но Годфри отдернул руку. — Выкладывай, приятель, — приказала она.
Элпью, стоя у очага, заглядывала в пустые котелки.
Годфри издал новый звук, на этот раз похожий на слабый стон. Наконец он вытащил изо рта зубы, забрызгав стол нитками слюны.
— Чума на них. — Он бережно положил фальшивые челюсти на колени. — С ними во рту ничего толком не скажешь.
— Ну? — прикрикнула графиня. — У меня судороги начинаются, Годфри, когда ты сразу не говоришь, в чем дело.
— Она хочет меня видеть.
— Кто?
— Ребекка.
— Ребекка! — Элпью уронила крышку, и та с грохотом покатилась по кухонному полу и остановилась, наткнувшись на дверь буфетной.
— Ребекка была здесь?
Годфри кивнул:
— Она просунула записку под дверь.
— Дай мне посмотреть. — Графиня протянула маленькую пухлую ручку. Годфри подал записку через забрызганный слюной стол. Графиня прочла вслух: — «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».
Элпью ахнула:
— Пруд Розамунды!..
— Элпью, ты становишься похожа на помесь нового механизма в водопроводе и актера, повторяющего свою роль. Постарайся сохранить хоть немного достоинства в трудных обстоятельствах. — Графиня внимательно посмотрела на Годфри. — Здесь нет подписи. Откуда ты знаешь, что это от нее?
— Была еще одна записка.
Элпью разинула рот.
— Еще одна записка?
— Элпью! — Снова повернувшись к Годфри, графиня заговорила мягко, словно с умственно отсталым ребенком: — Когда принесли вторую записку?
— О... — Он устало взмахнул рукой. — Несколько дней назад. Я поднял ее и прочитал, но Сара вырвала ее у меня и сказала, что это ей.
— И что там говорилось?
— Что надо отложить это до послезавтра.
— Что отложить?
— Откуда я знаю? Писали Саре, а она не любит разговаривать.
— А откуда ты знаешь, что это почерк Ребекки?
— Потому что так сказала Сара.
Графиня еще раз обратилась к записке. Почерк был элегантный, явно принадлежавший образованному и грамотному человеку. «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».Она перегнулась через стол.
— И последнее, Годфри, откуда ты знаешь, что эта записка предназначалась тебе?
Годфри заерзал на стуле и скорчил гримасу. Графиня описала бы ее как выражение лица человека, страдающего сильным несварением, но Элпью сразу же узнала Страсть, называемую Простой Любовью — лоб гладкий, брови слегка подняты и сдвинуты в одну сторону, глаза искрятся и заведены к небу, на щеках играет мягкий румянец. Рот Годфри был слегка приоткрыт, а старческие губы чуть увлажнены.
— Она могла быть только для меня, — прошептал он.
— Прекрасно и очень даже хорошо. — Поднявшись, графиня вернула записку. — Но, Годфри, мы не можем позволить тебе пойти на это свидание в одиночестве. Мы тебя проводим.
— Но...
— Не тревожься, мы не станем мешать свиданию влюбленных. Мы тихонько постоим в тени на случай, если придется тебя защитить.
— Но...
— Ночью Сент-Джеймсский парк не самое безопасное место, ты согласна, Элпью?
— Да, миледи. Это известное место сбора воров-карманников...
— Титиров...
— Бродяг самого низкого пошиба.
— И всех дам и господ, гуляющих по ночам. — Графиня завернулась в плащ. — Если ты понимаешь, о чем я.
Элпью возилась в буфетной.
— Чем ты занялась?
— Тут в дальнем углу на верхней полке стоял очень старый роговой фонарь. Я не осмелюсь отправиться в парк без света. Нашла! — Элпью появилась, держа на отлете грязный черный фонарь.
Графиня взяла из подсвечника толстую свечу и зажгла ее от пламени очага. Потом насадила на ржавый штырек внутри помятого старого фонаря и захлопнула крышку. Сквозь потускневшее роговое окошечко с трудом пробивался тусклый желтый свет.
— Ну, Годфри, вставляй-ка свои ужасные белые челюсти на место, и мы пойдем. У нас десять минут до твоей романтической встречи.
Во многих окнах Сент-Джеймсского дворца и Кливленд-хауса светились люстры и бра. Идя мимо, Элпью прикинула, что по пути из парка домой эти здания послужат им хорошими ориентирами, как звезды для моряков.
Они вошли в парк вслед за Годфри, опередившим их на несколько шагов. Держа фонарь повыше, Элпью двинулась первой, графиня сжимала ее локоть.
В отдалении ухнула сова.
— Надо непринужденно болтать, — тихонько сказала графиня. — Чтобы не подумали, будто мы боимся.
— Холодно, правда? — отозвалась Элпью.
— Да, — как могла громко, ответила графиня.
— Даже для апреля.
— Действительно.
Они в молчании проследовали через рощицу, состоявшую из вязов.
— А вдруг она прячется где-то здесь, готовясь убить всех нас?
— Нас трое, Элпью, а она одна.
— А вдруг она привела с собой целую банду?
Шикнув на свою спутницу, графиня стала озираться.
— Ты уверен, что мы идем правильно? Годфри? Где Пэлл-Мэлл?
Годфри остановился и огляделся, потом вынул зубы.
— Сам Пэлл-Мэлл или Пэлл-Мэлл-стрит?
— Мы же в парке, Годфри, — прошипела Элпью. — Зачем нам искать Пэлл-Мэлл-стрит?
[25]
Пока Годфри водружал зубы на место, Элпью увидела лицо графини в желтом свете фонаря. Черты ее лица были искажены ужасом. Элпью испытывала то же самое чувство. Она стиснула руку своей госпожи.
Стук собственного сердца и без того уже отдавался в ушах Элпью, когда что-то горячее и влажное дотронулось до ее шеи. Она медленно повернулась. Графиня так сильно сжала руку Элпью, что та поняла: леди Анастасия тоже это ощутила. Позади них кто-то стоял. Очень близко, дыша им в затылок. Элпью медленно подняла фонарь, осветив пространство между их плечами.
Графиня сдавленно пискнула, встретившись глазами с серой, покрытой шерстью мордой.
— О Господи, Элпью, что за грязное чудовище! Оно не убьет нас?
— Ну что вы, мадам... — Элпью медленно, облегченно вздохнула. — Это всего лишь корова.
