Смертельно побледневший Уэкленд встал из-за стола. Он не сводил глаз с мадемуазель Смит.
– Зачем вы сюда приехали? – прохрипел он. – Что вы делаете в Сен-Жермене?
– Я работаю переводчицей для тех, кто перемещается между здешним двором и Версалем. – Мадемуазель Смит настороженно смотрела на лорда Уэкленда. – Я чем-то обидела вас?
– Вы интриганка, да? Шпионка, возмутительница спокойствия? – Не сводя глаз с мадемуазель Смит, лорд Уэкленд попятился к двери. – Тут что-то не так, и я выясню это. А теперь вон из моей кухни – все вы!
Он вышел, хлопнув дверью.
– Пойдемте. Уже пора спать. Он просто переутомился. – Графиня похлопала мадемуазель Смит по руке. – Всем ясно, что у него приступ раздражительности. – Она поднялась и скорчила Элпью гримасу. Затем, ведя девушку к двери, попросила Элпью: – Забери кастрюлю с клеем к себе.
– Которую из кастрюль, мадам?
– Ту, что висит над огнем.
Элпью сняла кастрюлю с крюка и ушла.
– Что ж, Леонора, вы устали, я устала. Предлагаю разойтись по комнатам и лечь спать.
– Почему он принял меня за шпионку?
– Он перевозбудился.
– Тут что-то другое. – Леонора схватила графиню за руку, – я хочу знать, что я не так сделала. До того, как стража увезла леди Прюд, она все требовала от меня признания.
– Признания в чем?
– Она не говорила. Только все повторяла: «Признайся. Скажи правду. Тебе ничто не грозит, если ты признаешься. Я знаю, с тобой плохо обращались. Я прослежу, чтобы ты получила то, чего заслуживаешь…»
Прижимая к груди кастрюлю, Элпью торопилась к своему дому. Она толкнула дверь, но та оказалась закрыта. Элпью постучала. Никто не вышел. Она постучала снова и барабанила до тех пор, пока в замке не повернулся ключ, дверь приоткрылась и в образовавшуюся щелочку выглянула консьержка.
– Мадам, – сказала Элпью, – я иду в свою комнату.
– Уже поздно, – ответила женщина. – Я устала от всех этих хождений.
– Мадам, – рассердилась Элпью, – я вышла, теперь вернулась. На что тут жаловаться?
– Весь день по этой лестнице топали: мужчины на высоких каблуках, мужчины с докторскими сумками. Вы, часом, не проститутка?
Элпью вздохнула.
– Я похожа на проститутку?
Женщина молча окинула ее взглядом.
– В комнатах готовить нельзя. – Она указала на кастрюлю. – Я не хочу, чтобы пожар уничтожил дом.
– Это не еда, а клей.
– А я – королева Ниневии.
– Так как, ваше величество, можно войти? – Элпью толкнула дверь.
– Мне платят за то, чтобы я следила за комнатами. – Консьержка посторонилась, и Элпью вошла. – Я не хочу, чтобы меня обвинили, будто я превратила дом в бордель.
– Что тут у вас за шум? – На первой лестничной площадке открылась дверь, и высунулась голова. – Я пытаюсь уснуть. Некоторым из нас с утра на работу.
– Вы! – Сыщица мгновенно узнала женщину, передавшую ей записку в приходской церкви. Взбежав по лестнице, Элпью сунула в дверь ногу. – На какую работу? У вас же как будто нет средств? Вы все время клянчите деньги.
– Это моя работа, если хотите знать! – крикнула женщина, пытаясь вытолкнуть ногу Элпью и захлопнуть дверь. – Кто-то занимается грабежом на дорогах, кто-то шарит по карманам. Я тоже облегчаю кошельки, но хотя бы делаю это благопристойно.
– Зачем вы написали записку, которую передали мне в церкви?
– Я не писала, – ответила женщина. – Передача записок – это побочный заработок. Обычное дело в Сен-Жермене.
– Хорошо, вас попросили передать ее мне. Тогда скажите, кто вам заплатил?
– Вы оставите меня в покое, если я скажу вам?
Элпью кивнула.
– Леди Прюд. – Элпью убрала ногу, и женщина захлопнула дверь, крикнув напоследок: – Скряга! Всего пятьдесят су заплатила.
* * *
Графиня поднималась на чердак, напевая себе под нос, чтобы было не так страшно в темноте. В голове мелькал образ мертвой Изабеллы, лежавшей на полу. От каждого скрипа леди Анастасия замирала, в ужасе озираясь по сторонам. Нервы ее были натянуты до предела.
Свернув в чердачный коридор, она увидела, что из-под ее двери пробивается неровный свет свечи. Графиня подкралась и приложила к двери ухо. Из комнаты доносился едва различимый звук, похожий на всхлипывание.
В этот момент на лестнице послышались чьи-то торопливые шаги. Свет не появился, следовательно, у этого человека, как и у нее, свечи не было. Графиня метнулась в сторону и спряталась в дверной нише комнаты Изабеллы Мердо-Мактавиш.
Это оказался Роджер. Тоже заметив свет в комнате графини, он послушал под дверью.
Решительно распахнул дверь и вошел.
Последовала какая-то возня, стоны усилились. Через минуту дверь снова открылась. Потом свет погас, и вышел Роджер, неся на руках герцогиню де Шарм.
Графиня наблюдала, как Роджер осторожно спускается по лестнице, прислоняясь к стене, чтобы удержать равновесие. Герцогиня как безжизненный груз лежала у него на руках, ее голова покоилась на груди лакея. На мгновение графиня увидела ее лицо. Подобно лицу Ниобеи,
[107]
оно было залито слезами, прочертившими вертикальные дорожки на пухлых щеках, покрытых белилами.
Когда шаги Роджера стихли в отдалении, графиня вошла к себе и зажгла свечу. Все вещи лежали на своих местах. Все, кроме коврика, которым она прикрыла кровавое пятно на полу. Коврик был сдвинут и измят.
Графиня накинула пеньюар и прошлась по комнате. Здесь ей не уснуть. Тихо выйдя в коридор, леди Анастасия проверила, не горит ли где свет, не слышен ли разговор. Дошла до последней пустующей комнаты, куда они ворвались всего сутки назад, грубо прервав развлечения Вирджинии.
Графиня скользнула в комнату, притворив за собой дверь, легла на кровать и закрыла глаза.
Ну и местечко! И зачем только она взяла деньги у мачехи Вирджинии?! Спала бы сейчас в тепле, в собственной постели на кухне, на Джермен-стрит. Ей недоставало успокаивающего храпа Годфри и даже подпускаемых им голубков, не хватало простой радости – смотреть, как в кухонном очаге гаснут угольки, и постепенно проваливаться в уютный сон, находясь в безопасности, среди друзей.
Но едва графиня почувствовала, что засыпает, ее вырвал из дремы скрип половицы у двери.
Господи, спаси и сохрани! Кто-то хочет войти.
Она быстро залезла под кровать, подоткнув под себя ночную сорочку, чтобы ничего не торчало.
