— Хвала Господу, ты вновь обрел речь, мой друг.
Николас сжал его руку. В блеклых глазах стояли слезы.
Камден жестом велел Оуэну подойти поближе.
— Это Оуэн Арчер. Уверен, он поможет вам обоим.
Оуэн осторожно пожал худую руку больного. Лихорадочный пульс. Влажная ладонь. По опыту он знал, что ладони тяжелобольного обычно сухи, если только он не горит в лихорадке. Николас Уилтон чего-то боялся. Смерти? Гильдмейстера? Оуэна?
* * *
Оуэн уставился в свою кружку, вспоминая события дня, а тем временем судебный пристав Дигби тихонько скользнул на противоположную скамью. Вид у него был недружелюбный.
— С чего это вам вздумалось расспрашивать мою мать? — сурово поинтересовался Дигби.
— И вам тоже добрый вечер.
— Я хочу знать, что вы затеяли.
— Матушка Дигби все прояснила.
— Что вам за дело до нее?
Оуэн пожал плечами.
— Просто я любопытный человек.
— Она говорит, вас прислал архиепископ. Его беспокоит смерть Фицуильяма?
— А что, ему следует беспокоиться?
— Мать говорит, что аббат Кампиан рассказал вам про руку. С чего это вдруг? Что он имеет против нас с матерью?
— А что он может иметь против вас?
— Как раз это я и намерен выяснить.
— Должно быть, вы почуяли какую-то опасность, когда обнаружилась пропажа руки.
Дигби пожал плечами.
— Всем известно, что бедняки обращаются к мамаше как к врачу. Легко было проследить связь. Как бы она сумела доказать, что не получила за руку деньги? Но вскоре меня назначили судебным приставом. Похоже, Фицуильям держал язык за зубами.
— А вы никогда не думали, что надо действовать наверняка, чтобы он и впредь помалкивал?
Дигби пристально посмотрел на Оуэна.
— Что вы имеете в виду? Что я был готов его убить? Чтобы он замолчал навеки? Вы что, обвиняете меня? — Он говорил все громче и громче, привлекая к себе внимание посетителей. Те кидали любопытные взгляды, но тут же отворачивались, увидев, кто сидит в том углу.
Оуэн пожал плечами.
— Должность пристава была для вас очень важна. Я побывал в доме у вашей матери и теперь могу представить, как вам хотелось вырваться оттуда.
Дигби покачал головой, словно поражаясь услышанному.
— Замечательный способ вступить в должность судебного пристава — убить подопечного архиепископа.
Если взглянуть на дело под таким углом, то подозрение, конечно, смехотворное. Оуэн сдался, поняв, что расспросы все равно никуда не приведут.
— Аббат мне сказал, что Фицуильям раскаялся в содеянном. Он понял, что навлек на вашу матушку серьезную беду. И он уважал миссис Дигби.
Пристав покраснел.
— Он так и сказал?
— Да. Поэтому, думаю, вам нечего опасаться по поводу этого старого дела. Не хотите ли выпить?
— Нет.
Дигби еще с минуту задумчиво вертел в руках застиранную шапку.
— Уверены, что не хотите выпить?
Дигби мотнул головой и незаметно исчез, явно смущенный.
* * *
Люси проснулась оттого, что из рук Николаса выпали тетрадь и перо. Чернильницу она успела подхватить, пока та не соскользнула на пол. Николас, вздрогнув, проснулся.
— Я превратился в обузу.
— Ты устал. Тебя измотал визит Камдена Торпа.
— Я рад, Люси, что теперь у тебя есть помощник. Она дотронулась до его руки, лица и улыбнулась мужу.
— Я тоже рада. Теперь отдыхай. Записки подождут.
Николас вцепился в ее руку.
— Я должен закончить работу. Все записать. Про сад. Про лекарства.
— Время есть. — Она мягко высвободила руку и убрала прядь волос у него со лба.
Он вздохнул.
— Ты слишком для меня хороша.
— Глупости. — Она чмокнула его в лоб, и он закрыл глаза.
Люси прикрутила лампу и скользнула под одеяло рядом с ним. Сегодня ночью она позволит себе роскошь выспаться в кровати. Николас ведет себя спокойно.
Раньше было по-другому. Муж всегда поворачивался к ней и обнимал. А сейчас, даже если бы он так сделал, все равно это уже не то. Люси больше не испытывала чувства покоя. Раньше в этой постели ей казалось, что она защищена от всего мира. Теперь все изменилось. Ее будущее зависело от того, сохранится ли все в тайне. Поначалу она не придавала этому значения, но потом все чаще и чаще начала задумываться, а так ли все просто. Ей хотелось знать, что все-таки произошло с Николасом в тот вечер в аббатстве. Кого он там встретил? Почему вдруг поблизости оказался пристав? Чем вызван интерес архидиакона — простым дружеским участием? Если так, то чего боится Николас?
Ей повсюду мерещилась опасность. Даже в новом ученике. Поэтому она не испытывала благодарности к гильдмейстеру Торпу за то, что тот выполнил ее просьбу.
Вместо того чтобы радоваться, она гадала, что затеял валлиец. Разумеется, он очень ей поможет, она в этом не сомневалась, но зачем ему такая работа? Как он сам говорит, чтобы начать новую жизнь. Возможно. В первую минуту она заподозрила, что он и гильдмейстер задумали отнять у нее аптеку: помогать ей до кончины Николаса, заодно изучать книги, клиентов, ходовой товар, а потом забрать все, когда муж умрет, заявив, что у нее слишком мало опыта, да и что взять с женщины, дочери грешной француженки? Именно поэтому в детстве ее так мучили монахи. Вела она себя безукоризненно, другие девочки даже считали ее занудой, зато монахини не сводили с нее глаз, постоянно следили, не проявятся ли признаки греховности — ведь они знали, что у ее матери был возлюбленный и что она погибла из-за своего прегрешения. Изо дня в день они неотступно следовали за ней, следили, прислушивались к каждому слову, придирчиво выискивая приметы материнской натуры.
Однажды ей так все надоело, что она задумала бежать. Ее единственным другом в монастыре была сестра Долтрис, знаток трав и целительница. Мать Люси передала своей дочери любовь к садоводству и глубокие знания целебных растений. Сестра Долтрис никогда не следила за ней ястребиным взором. И вот как-то раз после завтрака Люси пожаловалась на колики в животе. Она обхватила руками живот и расплакалась. Сестра Уинифрид поспешила отвести ее в лазарет.
План был таков: потихоньку выбраться из лазарета, после того как сестра Долтрис уложит ее спать, проскользнуть через садовую калитку мимо сараев и флигелей к той части стены, что обвалилась под тяжестью упавшего дерева.
Ожидая в лазарете наступления ночи, Люси потихоньку потягивала мятный отвар, приготовленный ее подругой, и дремала в теплой комнате, пока сестра Долтрис возилась по хозяйству. В начале вечера монахиня объявила, что щечки у Люси порозовели, и позволила девочке немного посидеть в кровати, а сама занимала ее рассказами о своей большой семье, жившей на ферме возле Хелмсли. Их домик примостился на склоне покрытого вереском холма, у прохладного, чистого ручья. Это были веселые рассказы, незатейливые и полные любви. Люси слушала как завороженная и сама не заметила, как задремала, соскользнув на мягких подушках; она угодила в плен сладких снов, не отпускавших ее до самого рассвета.
