Оуэн закрыл книжку и подошел к Люси.
— Что случилось? Я могу помочь?
Она покачала головой, плечи ее тряслись, и было видно, что она старается взять себя в руки.
Когда Оуэну показалось, что она немного успокоилась, он спросил:
— Что необычного в том, что мастер Николас попросил мандрагоры?
— Он прописывает корень мандрагоры только в тех случаях, когда боль невыносима. Он очень страдает. — Она вытерла глаза. — Спасибо, что помог мне справиться с его приступом.
— Я был рад хоть что-то сделать.
— Его состояние меня испугало. Я только и думала о том, что он может умереть. Стоило мне превысить дозу мандрагоры всего на одну мерку. — Она взглянула на свои руки. — Вот что мы делаем. В наших руках чужая жизнь или смерть.
— Это все-таки лучше, чем муштровать солдата, который властен только над смертью.
— Нет. — Люси дотронулась до его руки. — Нет, послушай меня. Ты не должен никогда забывать, что мы можем так же легко убить, как и вылечить. — Она не отрываясь смотрела на него.
На что она намекала?
— Но то количество мандрагоры, что ты дала хозяину, было безопасным.
— Да, конечно. — Женщина пожала его руку и тут же отняла свою, смущенно покраснев. — Я сегодня сама не своя.
— Тебе пришлось нелегко.
— Пожалуй, тебе пора идти.
— Как пожелаешь.
— Я бы пожелала, чтобы ничего этого не случилось. Я бы пожелала… — Голос ее осекся, она наклонила голову и промокнула глаза кончиком фартука.
Оуэн взял ее холодные руки в свои и поцеловал.
— Оуэн… — В глазах ее читалась только нежность, никакого гнева.
Он обнял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал. Ее губы были теплыми. Она ответила на поцелуй. Пылко, жадно. Потом оттолкнула его и посмотрела на свои руки, зардевшись.
— Знай это, всегда знай, Люси Уилтон, — прошептал Оуэн, не доверяя своему голосу, — я сделаю для тебя все, что в моих силах. Иначе не могу. Я не стану навязываться, но если я тебе понадоблюсь, то выполню любую твою просьбу.
— Тебе не следует говорить такие вещи. — Она по-прежнему избегала смотреть на него. — Ты нас не знаешь.
— Я чувствую то, что есть.
— Тебе пора уходить.
Оуэн снова поцеловал ей руки и поспешно выбежал за дверь, в туман, чувствуя себя глупо, злясь на самого себя и в то же время испытывая облегчение. Она не вырвала своих рук. Она не рассердилась. Она поцеловала его так же пылко, как и он ее. Люси Уилтон не считала его, одноглазого, начавшего, как зеленый юнец, жизнь сначала, отвратительным. Он обнял ее, поцеловал и выговорил то, что давно хотел сказать, с тех самых пор, как впервые ее увидел. И она не оттолкнула его. Голова у него кружилась. Он ликовал.
И в то же время презирал самого себя, ибо вопреки здравому смыслу полюбил женщину, которая могла оказаться убийцей. А он был связан словом чести и потому должен был раскрыть ее преступление. Ей хватило бы знаний, чтобы отравить Монтейна, она сама в этом призналась сегодня вечером. «Мы можем так же легко убить, как и вылечить». К тому же у нее мог быть мотив. Или мотив заставить мужа совершить грех, что было еще хуже, чем самой его совершить. Она потянет Николаса за собой в ад.
А еще тот, второй, грех, о котором он думал. Мог ли Николас заболеть по ее вине? Оуэн думал и о том, и о другом, находясь у постели больного в душной комнате. Глядя, как Люси нежно ухаживала за мужем. Нет. Чтобы осуществить такой план, нужно иметь дьявольский ум. Он не мог поверить, что она на это способна. Не станет верить.
Теперь насчет Ансельма. Какое он занимает место во всей этой истории? Чем ему помешало присутствие Оуэна в аптеке друга?
Оуэн пытался сосредоточиться на этом вопросе, но его мысли все время возвращались к Люси. Сегодня он дважды приблизился к ней, ощущал ее тело; теперь даже узнал вкус ее губ. Как она красива, чувственна… Господи, пусть только она не окажется убийцей!
* * *
Ансельм закрыл глаза и, взмахнув завязанной узлами плетью, хлестнул себя по обнаженной спине, потом еще раз и еще. Он умерщвлял плоть ради своего Спасителя в обмен на избавление Николаса от того зла, что его теперь окружало. Николас должен жить. Он должен прожить достаточно долго, чтобы признать свою главную ошибку в жизни и вернуться к Ансельму, своему защитнику. Он должен понять, Бог даровал Ансельму назначение. И почему только Николас не мог этого понять? Что стало с его другом? Ансельм избивал себя до тех пор, пока его тело не воспылало божественным светом. Теперь ему все удастся. Бог ему улыбался.
17
ОТЧЕТ
Похороны, допрос, заверение в любви и никаких ответов. Оуэн понял, что в этой новой жизни отнюдь не преуспел. А ведь он сам выбрал легкий путь. Предпочти он службу в Италии, ему бы понадобилось гораздо больше шевелить мозгами. И солдатская выучка тоже пригодилась бы, как и тренированное тело. Возможно, эта миссия шпиона привела к тому, что он совершенно обленился. Но самое отвратительное, что он собирался унести к себе наверх кружку эля и притупить им свои мысли, чтобы уснуть. Потерял всякую совесть. Лучше бы ему в самом деле пойти в ученики к чете Уилтонов. Окунуться с головой в работу, целиком посвятить себя новой профессии. А сейчас сознание того, что это занятие временное, только мешало ему. Ему не хотелось, чтобы Люси Уилтон почувствовала себя зависимой от него, ведь совсем скоро она лишится своего ученика. Как только архиепископ поймет, что толку от него мало. Тогда Торсби отошлет его с поручением куда-нибудь, откуда он уже не вернется. С такими черными мыслями Оуэн вернулся в таверну Йорка.
Бесс поджидала его в нетерпении.
— Явился наконец.
— Надеюсь, сегодня меня не ждут визитеры. Сил не осталось для бесед.
Бесс оглядела его сверху донизу.
— Да, вижу, огоньку в тебе поубавилось. Пока тебя не было, приходил секретарь архиепископа. Потребовал, чтобы ты явился в собор.
— Уже поздно.
— Он сказал, в любое время, как только вернешься.
Может быть, это хороший знак. Вдруг архиепископ велит ему прекратить расследование. И вообще откажется от его услуг. И тогда Оуэн станет настоящим учеником у Люси Уилтон. А когда Николас умрет…
Дверь открыл Йоханнес. Архиепископ уютно расположился возле огня. Оуэн не мог себе представить, чтобы Торсби в чем-нибудь сомневался: упорядоченная жизнь, ясные цели. Такие, как он, взлетевшие высоко, не волнуются за свою жизнь; у таких, как он, не отрывают жизнь кусок за куском — руку, ногу, глаз, — такие, как он, не получают рану в живот, не позволяющую потом даже поесть нормально. Только самые безрассудные из них попадают в рискованные ситуации. Правда, иногда их убивают, зато убийца всегда доводит дело до конца. Смерть, но легкая, без мучений. Разумеется, Торсби чувствовал себя уютно. Ему никогда не придется стоять вот так на ковре, гадая, решена его судьба или нет и что его ждет.
