— А кто тебя защитит? Стоит мне только уехать, как ты тут же пускаешься в какие-то авантюры. В последний раз, когда ты одна путешествовала, то подвезла незнакомца. Сейчас чуть не накликала беды, отправившись ночью на реку во время паводка. Что прикажешь с тобой делать?
Люси уставилась на мужа.
— О чем ты говоришь? Ты бы сам волновался за мальчика. Он пришел к Магде Дигби, и тогда она прислала сюда монаха узнать, не возьму ли я мальчика к себе. Я благополучно привезла его. Сейчас он поправляется. Я сделала это для тебя. А теперь вместо того, чтобы поблагодарить, ты ищешь повод поссориться. Я тебя не понимаю.
— Тебе совсем не обязательно было ехать самой.
— Но я хотела поехать.
Оба разозлились и долго смотрели друг на друга. Потом Оуэн закрыл глаз и покачал головой.
— Прости меня, Люси, я устал, разочарован результатами поездки. У меня все болит от долгой тряски в седле, и желудок бунтует от жирного рагу, которое я съел в дороге. — Он поймал Люси за руку. — Проклятье! Мы всегда портим нашу встречу после долгого расставания какой-нибудь ссорой.
— Это ты все испортил, не я. Я сообщила тебе то, что считала — да и любой разумный человек посчитал бы — хорошей новостью. — Люси отняла руку и поднялась. — Пойду спать. Ты переваришь ужин лучше, если меня не будет в комнате.
Оуэн отодвинул скамью от стола и усадил Люси к себе на колени. Она нарочно отворачивалась от него и смотрела только на огонь.
— Ты все время не шла у меня из головы, Люси. — Оуэн погладил ее волосы. — Мне очень не хотелось покидать тебя, когда ты так грустила. Пожалуйста, прости. А еще прости за мою неблагодарность.
Люси пришлось признать, что это начало раскаяния.
— Не буду отрицать, у меня были опасения насчет поездки. Но я приняла меры предосторожности. А ты, Оуэн, продолжаешь себя вести так, словно я ребенок.
— Как же мне оправдаться?
— Доедай свое рагу и иди спать.
Люси попыталась высвободиться из объятий Оуэна, но не тут-то было.
— Даже самым великим грешникам Господь дает шанс искупить свою вину. Неужели ты лишишь меня этой возможности?
Люси не выдержала. Уголки ее губ дрогнули, и она отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
— Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa.
[4]
— Оуэн прижался головой к ее груди.
Проклятый тип. Обаяния у него не отнять.
— Ты ведь знаешь, что я тебя прощу. Всегда прощаю.
Оуэн обнял Люси. Она повернулась и обхватила его руками, зарывшись лицом в курчавые волосы.
— Я не настолько голоден, как думал, — сказал он, поднимаясь со скамьи вместе с ней.
Люси оторвалась от него.
— Тогда иди наверх. Я здесь все приберу и приду.
Оуэн осторожно отпустил Люси.
— Мы вместе приберемся. Что мне делать одному в холодной постели?
— Размышлять над своими грехами.
Оуэн фыркнул. Люси рассмеялась и поцеловала его.
— Я тоже скучала по тебе, негодник.
Он крепко обнял ее, и она почувствовала, как бьется его сердце.
— Я думал об этом всю дорогу домой. — Голос Оуэна изменился: стал тихим и ласковым. — Почему каждый раз нам нужно столько времени, чтобы настал мир?
Люси промолчала. Она сама задавалась тем же вопросом. Похоже, их характеры были совершенно не схожи. Любой пустяковый разговор мог перерасти у них в ссору. Это ее беспокоило.
11
Война торговцев шерстью
К тому времени, когда Оуэн добрался до покоев архиепископа, наступил полдень. Брат Микаэло презрительно скривил нос при виде опоздавшего, но через минуту вернулся с приглашением Торсби отужинать с ним.
Вечером Оуэна провели в зал, величественно обставленный и украшенный гобеленами, не уступавшими по качеству тем, что висели в лондонских покоях Торсби. Пол был выложен плиткой. Огромный камин источал тепло; перед ним стоял накрытый скатертью стол. Слуга как раз ставил дополнительные приборы — кубок, тарелку, ложку.
Торсби, облаченный в простую черную сутану, стоял у камина, сцепив руки за спиной, и неподвижно смотрел на огонь. Оуэн прошел до середины зала, не переставая удивляться непривычному виду этого важного человека. Ни тебе канцлерской цепи, ни алых одежд, ни меховых оторочек. Оуэн с удивлением отметил, что архиепископ, при своем возрасте и положении, удивительно строен и подтянут. Джон Торсби обернулся и, поймав изучающий взгляд Оуэна, жестом подозвал гостя к себе.
— Удивлен моим видом?
Оуэн кивнул.
Торсби оглядел себя.
— Действительно, необычно. Мне и самому трудно объяснить, почему я так оделся. Сегодня утром ходил в аббатство Святой Марии и помогал раздавать еду бедным. Можешь себе представить? А проснулся я от желания сделать что-нибудь бескорыстное. Милосердное. Угодное Господу. — Торсби улыбнулся. — Тебе должно это понравиться. Как-то раз ты заметил, что я забыл о своем долге наместника Господа.
— Да, было такое. — Оуэн не знал, то ли улыбаться, то ли готовиться к неприятностям. Архиепископ вел себя очень странно.
Торсби перешел к столу.
— Присаживайся. В конце такого дня мне обязательно нужно поесть и выпить вина.
— С удовольствием.
Они наполнили бокалы. Мейви для начала подала рыбный суп и хлеб. Оуэн обтер нож о край скатерти.
— Мейви, твоя стряпня — подарок небес, — заметил Торсби, отведав супа.
Толстуха вспыхнула и поспешила на кухню за следующим блюдом.
Торсби зачерпнул вторую ложку супа.
— Для тех людей, которых я сегодня видел, такой супчик был бы настоящим праздником. Только суп и хлеб, не говоря уже о вине, которое вообще для них невообразимый восторг. — От его обычной благостности не осталось и следа.
— Не хочу показаться дерзким, ваша светлость, но вы сегодня не такой, как всегда. Вам нездоровится?
Торсби на секунду нахмурился, глядя в тарелку, а потом вдруг расхохотался.
— Вот что мне нравится в тебе, Арчер. Ты совершенно не робеешь при виде моего кольца и цепи канцлера.
— Сегодня на вас цепи нет, — напомнил Оуэн.
— Действительно. Но она никогда не мешала тебе откровенно высказываться. Сегодняшнее мое одеяние привело меня к смирению, которого ты еще ни разу во мне не видел.
Оуэн испугался, не был ли он чересчур дерзок с архиепископом.
— Я имел в виду, что вы выглядите обеспокоенным, ваша светлость, бледным.
Торсби вздернул брови.
