Когда шаги затихли, Амброз подполз к другу.
— Ты меня слышишь?
Мартин застонал.
Амброз бережно приподнял его и перенес к дверям, где было посуше, там уложил друга и снова подсунул под голову свою куртку вместо подушки. Потом он вернулся на прежнее место и отыскал в соломе кувшин с вином и чашки.
— Не хочешь выпить вина?
Ответа не последовало. Амброз наклонился, удостоверился, что Мартин все еще дышит, после чего налил себе вина и выпил. Прислонившись к стене, он запел мессу по умершим и пел, пока не охрип. Потом он свернулся калачиком возле Мартина и заснул.
Оуэн очень удивился, когда они въехали во двор гостиницы в Олне.
— Почему сюда?
— Это лучшая гостиница между Йорком и Рипоном, — ответил Торсби. — Уэрдиру, который много разъезжал, это наверняка известно.
— Да, ваша светлость. — Хозяин гостиницы отвесил низкий поклон, радуясь возможности помочь самому архиепископу. — Они были здесь вчера вечером. — Он бросил встревоженный взгляд на Оуэна. — Что-нибудь случилось?
Торсби не ответил, думая о своих заботах.
— Почему «они»? — поинтересовался он у своего спутника.
Оуэн пожал плечами.
— Чужестранца сопровождал музыкант из вашего города, ваша светлость. Он был в костюме одной из гильдий Йорка.
— А ты сообразительный. Помнишь гильдейские отличия.
— Рад, что услужил вашей светлости, но я обязан знать такие вещи.
Оуэн кивнул.
— Это Амброз Коутс с ним поехал.
— Выехали они сегодня утром, не торопились. Но все равно к этому часу уже должны быть в Рипоне.
— Ты знаешь семейство Скорби? — спросил Торсби.
Хозяин гостиницы пожал плечами.
— Если живешь здесь, их нельзя не знать.
— Неприятная семейка?
Хозяин гостиницы снова пожал плечами, чувствуя себя неловко под сверлящим взглядом Оуэна.
— От них одни беды. Пол Скорби, молодой хозяин, окружил себя головорезами. Такие только и нарываются на драку. Таверна пустеет, когда они сюда заглядывают. Никакого навара.
Торсби швырнул свой мешок на стол возле огня.
— У тебя найдется комната, где мы могли бы поесть без посторонних глаз, и место для ночлега?
— Да, конечно, ваша светлость.
Когда они уселись в отдельной комнате, где горел огонь, Оуэн спросил:
— Зачем нам оставаться здесь? Вы были бы желанным гостем в любом аббатстве или знатном доме.
Торсби откинулся на спинку стула и, прикрыв глаза, помассировал одной рукой себе шею.
— Они стали бы расспрашивать, почему я путешествую таким образом, захотели бы узнать придворные новости. А я хочу тишины и покоя.
Оуэн уставился на архиепископа своим единственным здоровым глазом, внимательно его изучая, пока тот ни о чем не подозревал. Глубоко запавшие глаза Торсби свидетельствовали о том, что он очень мало спал. Тем не менее лицо его раскраснелось после целого дня, проведенного в седле. Значит, все-таки не физический, а духовный недуг мучил церковника после рождественского визита.
— Вы совсем мало пробыли при дворе.
Торсби открыл глаза и сел прямо.
— Я нанял тебя, чтобы допрашивать других, а не меня. — Он налил в свою кружку эля.
— Мне могло бы помочь в расследовании, если бы я больше знал об Элис Перрерс.
— Она именно тот демон, о котором я хочу забыть.
Оуэн пожал плечами и занялся элем.
Проснувшись, Амброз не сразу понял, где находится. Его лишь удивило, почему кот так странно и жалобно мяучит. Затем в тусклом свете, проникавшем из высокого окошка, музыкант разглядел Мартина. Ночью его друг откатился до середины комнаты и теперь стонал. Амброз сразу все вспомнил. Он разбудил Мартина и дал ему вина. Поразительно, но лоб у Мартина был прохладный.
— Я видел сон, будто у меня перебита рука, — сказал Мартин хриплым слабым голосом. — Я чувствовал ее. Рука очень болела и опухла. Но когда я попробовал дотронуться до нее… Он не выпустит нас отсюда живыми, Амброз. Я обрек тебя на гибель. Господи, я ведь не хотел впутывать тебя в эту историю!
— Знаю, Мартин, знаю. — Амброз пригладил другу волосы.
Они сидели молча, когда по каменным ступеням загрохотали чьи-то тяжелые шаги и в дверном замке загремел ключ. Вошел Таннер с факелом в руке, за ним следовали двое слуг Скорби, один из которых принес раскладной стул; затем появился слуга с подносом, на котором оказались хлеб, сыр и большой кувшин. Процессию замыкал Пол Скорби, он шествовал неторопливо, посвежевший и элегантный.
— Доброе утро, гости дорогие. Надеюсь, вы спали хорошо? — Он постоял в ожидании ответа.
— Сносно, учитывая обстоятельства, — ответил Амброз.
Слуга разложил стул, и Скорби устроился на нем возле двери.
— В таком случае вам пора поесть и согреть свою утробу хорошим элем. А пока вы будете трапезничать, я развлеку вас, рассказав, почему вы здесь и что вас ждет.
По знаку хозяина слуга поставил поднос с едой на пол и удалился. Мартин взглянул на угощение, затем перевел взгляд на Скорби.
— Если нам суждено сейчас умереть, то зачем переводить продукты?
Скорби склонил голову набок.
— Это от боли ты стал таким раздражительным? Или перепил вчера бренди? Или между вами произошла любовная размолвка? Вы не поссорились, голубки? Как видишь, я довольно наблюдателен. Сразу заметил, какие между вами нежные отношения. Полагаю, король точно так же относится к моей кузине Элис. Знаешь, Уэрдир, это и была твоя ошибка. Ты недооценил чары моей кузины. Хотя, впрочем, ты понятия не имеешь, что привлекательного находит в женщине мужчина. Разве не так?
— Вряд ли я единственный, кто удивился успеху твоей кузины у короля Эдуарда. Для большинства мужчин Элис не является идеалом красоты. Да и нрав у нее скверный.
Амброзу не понравилось, какой оборот принял разговор.
— Помолчи, Мартин. Лучше поешь. Тебе нельзя волноваться.
Мартин отмахнулся.
— Ты говоришь, Скорби, что твоя кузина сейчас на тебя сердится. Почему?
— А-а. Все потому, что я откладывал вашу смерть. Женщина не способна понять, что убийство — тоже искусство. Все равно что твоя музыка, дорогой Амброз. Сначала я убил Краунса, самого невиновного, — и для тебя, Мартин, и для моего тестя это была самая болезненная потеря. Я с восторгом наблюдал, как Гилберт Ридли тает прямо на глазах, терзаясь угрызениями совести. Затем, когда он совсем ослаб, я прикончил и его. Но, признаюсь, я тянул время и потому, что Кейт больше всего ненавидела тебя, Мартин. Она хотела, чтобы ты умер первым. В своих мольбах она становилась такой страстной. — Скорби прикрыл глаза и заулыбался, вспоминая. — Милая, милая Кейт, — пробормотал он, по-прежнему не открывая глаз, — мне было жаль, когда пришлось перерезать ей горло. — Он открыл глаза. — Это я сделал сам. Не хотел, чтобы слуги дотрагивались до нее. Она была бы слишком сильным соблазном для этих свиней.
