– «Рустико! – Алибек. – это такое, чего нет у меня, поднимается перед тобой, будто купол? – Увы, дочь моя, – отвечал отшельник, – это и есть тот дьявол, о котором я говорил. Господь поразил меня этим зверем, и он мучит меня целыми днями, так что порой мне кажется, я умру от боли. Но ныне Бог ответил на мои молитвы, послав мне тебя. Ибо Он дал тебе нечто, чего нет у меня – адскую дыру, в которую можно погрузить этого беса, облегчив тем мои страдания».
Девушка принялась тормошить Энрико.
– Видно, ты и вправду замерз, – приговаривала она. – Я тоже окоченела, но на меня холод совсем иначе действует.
Она направила его руку к своей груди – к твердому выпуклому узелку соска.
– Я не могу рассказывать без твоей помощи. Ты же слышал, что сказала Алибек. Ты должен подняться, как купол. – Она ободряла его словами. – Ты боишься? Успокойся. Помнишь, что они сказали? Ты должен испытать жизнь. Даже ночи с белокожими женщинами.
Он сжал сосок двумя пальцами, нежно, любопытствуя и опасаясь причинить боль. Дыхание стало прерывистым и коротким, а в висках стучала кровь. Он моргнул, отгоняя пелену перед глазами.
– Так-то лучше, – шепнула она, продолжая поглаживать его. – Тут нет ничего плохого, знаешь ли. Ты ведь еще не давал обетов. Ну вот, теперь куда лучше. Придется мне называть тебя большой Рико. А ты зови меня Амата. Это мое настоящее имя.
Он тихонько засмеялся, уже двумя руками сжимая и поглаживая ее грудь.
– Большой Рико. Прямо как сиор Джакопоне, – повторил он и почувствовал, как замерли ее пальцы.
– Джакопоне? Зачем ты вспоминаешь его в такую минуту?
Парень открыл глаза.
– Джакопоне. Это ведь прозвище, а не настоящее имя. Он мне сказал, оно значит большой Джакопо. Так его прозвали соседи за высокий рост.
Ее пальцы перестали двигаться и сжались так крепко, что парень охнул:
– О-о! Что я такого сказал?
– Какие соседи? В Губбио?
– Нет, не в Губбио. Он говорил, он из Тоди – это в дальнем конце Умбрии.
Девушка села на пятки, обхватила себя руками и заскулила.
– За что? – всхлипывала она. – Почему ты отнимаешь всех, кто мне дорог?
Она сунула в рот кулачок, крепко закусила костяшки, словно готова была закричать, но отчаяние было так велико, что душило крик.
– Что случилось? – удивился Энрико.
Но она забыла о нем. Перекатилась на бок, колотя ногами по лесной подстилке, все так же сжимая свой живот и постанывая. Потом принялась размахивать кулаками, отбиваясь от невидимого врага.
– О, моя драгоценная кузина, какая ужасная смерть! «Она бредит», – думал Энрико. Он забеспокоился, как бы крики не разбудили их спутников. Ему совсем не хотелось, чтобы его застали с ней в таком виде. Парень стал торопливо натягивать одежду. Он подумывал шмыгнуть обратно в пещеру, но тут девушка снова перевернулась на спину.
Ah! Che bella! Che grazia di Dio!
[21]
Ее кожа, чистейшая и безупречная, мерцала в лунном свете, слезы сверкали в глазах как драгоценные камни. Она показалась ему волшебным созданием, лесной нимфой, распростершейся на темной земле. Он стал гладить ей живот.
– Не надо. – Она отвела его руку. – Не могу я сейчас.
– Да что случилось?
Она ответила не сразу. Молчала так долго, что Энрико начал бояться, как бы его не хватились. Наконец, когда он готов был уже уйти, девушка заговорила.
– Синьор Джакопо деи Бенадетти да Тоди, знаменитый нотариус. – Она произносила каждое слово медленно и раздельно. – Так о нем говорили, когда он был в своем уме. Самый знатный человек в Тоди. Когда меня увезли из дома, он собирался обручиться с моей кузиной Ванной. Я никогда не видела его в лицо.
– Энрико, это ведь мою милую кузину раздавило балконом. Она мне была как старшая сестра – самая любимая сестра, она лучше всех меня понимала.
Амата села и рассеянно собрала свою одежду. Энрико молча смотрел, как она одевается, – его заинтересовала не столько одежда, сколько то, что девушка прятала под ней: что-то белое и хрусткое, привязанное к животу, и темный длинный футляр на предплечье. Амата поймала его взгляд.
– Это запись истории одного монаха, – с важностью сказала она. – Завтра я передам ее в Сан-Дамиано. Некоторые наши сестры знают грамоту. Я отдам его переписать. Хочу сделать сюрприз брату Конраду, так что не рассказывай ему ничего.
Потом она дала ему осмотреть руку.
– А этот нож – на случай опасности. – В ее голосе снова звучала гордость. – Последний мужчина, который тронул меня без моего согласия, теперь на пальцах до десяти не сосчитает.
Она уже совсем оделась, опоясалась веревкой и взяла мальчика за руку.
– Прости, Энрико. Я не так собиралась закончить эту историю. Может, в другой раз ты еще дослушаешь ее до конца. Во всяком случае, тебе запомнится сестра Амата и то, что ты видел нынче ночью.
Она невесело улыбнулась.
– Амата, – повторил он. – Любимая. Имя подходит тебе. Я точно тебя люблю.
– Даже не думай! Меня любить – к несчастью. Я не шучу.
Она мрачно уставилась ему в лицо, и улыбка ее растаяла.
– А теперь нам надо возвращаться, – сказала она наконец.
Он пошел за ней к дороге, за которой виднелось дрожащее пятно света костра. Вдруг девушка резко остановилась и знаком приказала ему молчать. Повторяя ее движения, Энрико притаился за деревом.
Беззвучно выругавшись, Амата одними губами прошептала:
– На дороге люди.
Амата насчитала пять темных фигур. Ей вспомнился дом Витторио и дичь, за которой он гонялся – отребье, нанятое перуджийцами, чтобы нагонять страх на путников. Неужели за ними следили от Губбио? Значит, тогда на тропе ей не померещилось? Девушка молила Бога, чтобы люди оказались безобидными прохожими, но в душе понимала, что мольба напрасна. Только воры и головорезы бродят глухой ночью, высматривая добычу по свету костров. Огонь, защищая от зверей и холода, приманивает разбойников.
Люди остановились у тех самых деревьев, за которыми прятались они с Энрико, и стали переговариваться глухими грубыми голосами. Потом растянулись на десять ярдов один от другого вдоль дороги, чтобы приблизится к пещере с разных сторон. Амата видела в их руках пики и дубинки, и догадывалась, что темнота скрывает и другое, не столь долгомерное оружие.
– Они убьют Конрада и Джакопоне, – шепнула она в самое ухо мальчику. – Я должна их предупредить. А ты жди здесь.
По спине у нее бегали колючие мурашки. Девушка прокралась к краю тропы, остановилась и несколько раз глубоко вздохнула, оттягивая неизбежное мгновенье, когда ей придется рывком обогнать пришельцев, выдав им себя. Она вспомнила, как Конрад в горах рисковал жизнью, поддерживая ее на обрыве, и это воспоминание помогло наконец решиться.
