– Сегодня основано Compari della Tomba – братство Гробницы, – произнес Элиас. – Поклянемся же под страхом смерти не выдавать, где лежат его кости.
– И смерть также всякому, кто откроет это место случайно, – сумрачно добавил Джанкарло. – Господь нам свидетель.
– Господь нам свидетель, – повторили за ним все. Они вскинули украшенные перстнями кулаки к свету факела, сдвинули руки. Каждый пальцами обхватил запястье другого.
– Аминь. Да будет так, – провозгласили они в один голос.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГРИФОН
1
Феста ди Сан-Ремиго, 1 октября 1271 года
Поднявшись по извилистой тропе к своей хижине, брат Конрад нахмурился. Беличий хвост, свесившийся с оконного карниза, и сердитое цоканье предупреждали его, что явился гость и что он не из людей Розанны.
– Тс-с, серый братец! – упрекнул он, сваливая с плеча вязанку хвороста. – Незнакомца встречай, как встретил бы меня. Быть может, это один из ангелов Господних.
Отшельник взял белку в ладони и легонько подбросил на темный ствол ближайшей сосны. К тому времени, как Конрад вошел в дверь, зверек успел взлететь до самой вершины.
Равнодушный к беличьей брани посетитель спал, уронив голову на стол. Лицо его было скрыто куколем. Конрад одобрительно хмыкнул. Если уж придется из вежливости поддерживать беседу, хорошо, что собеседник способен говорить о духовном. Кожаные сандалии гостя и его новенькая серая ряса понравились ему меньше. Скорее всего, конвенту ал, из тех, что живут в монастыре, как черные монахи, а не лишенный корней сын святого Франциска. Жаль, если беседа сведется к старому спору о природе истинной бедности. Конрад устал от этих ссор и научился их остерегаться: они не приносили ему ничего, кроме боли.
Он притащил в хижину собранный с утра хворост, держа вязанку за жгут из тонких лозин. Осенью солнце рано прячется за вершины Апеннин, и к ночи в горах холодает. Отшельник принес несколько горстей сухой листвы, сосновых шишек и опавшей хвои, сложил растопку в очаге, выложенном плоскими камнями посреди комнаты. В ответ на стук его огнива из угла донесся сонный голос:
– Брат Конрад да Оффида?
Голос был на удивление высоким, как у мальчика-певчего до того, как созревание сделает его хрипловатым и неуверенным.
Как видно, гость был послушником, притом совсем юным. По уставу орден не принимал кандидатов моложе четырнадцати лет, но власти часто забывали об этом запрете.
– Да, я брат Конрад, – отозвался он. – Мир тебе, юный брат.
Он так и стоял на коленях перед разгорающимся огоньком.
– И тебе. Меня зовут Фабиано.
Ребенок утер нос кулаком, отчего слова его прозвучали невнятно.
– Хорошо, Фабиано. И добро пожаловать. Когда огонь разгорится, я сварю суп. В котелке у меня замочены бобы фавы.
– Мы тоже принесли еду. Сыр, хлеб и виноград. Мальчик ткнул большим пальцем в сторону подвешенного к стропилам мешка.
– Мы?
– Меня привел сюда слуга моны Розанны. Хозяйка прислала к ним еды про запас – на случай, если у вас не хватит на себя и на гостя.
Конрад улыбнулся:
– Эта дама неизменно любезна и заботлива.
Шишки горных сосен уже громко трещали в огне, наполняя комнату смолистым ароматом. Дым плавал под почерневшей дранкой крыши и неспешно уходил в отверстие дымохода. Языки пламени отразились в темных глазах гостя, спелыми оливками блестевших из глубины куколя. Конрад поставил на огонь котелок и отвязал мешок с припасами. Розанна, благослови, Боже, ее щедрую душу, прислала и несколько луковиц. Одну он разрезал, чтобы съесть сырой с хлебом, остальные покрошил в суп.
– Кто послал тебя к моне Розанне?– спросил Конрад.
– Мои наставники из Ассизи. Они велели мне найти ее в Анконе, а под Анконой я встретил двух братьев, которые рассказали, как отыскать дом синьоры. Мне показалось, ей стало очень любопытно, когда я сказал, что меня послали к вам...
Замечание повисло в воздухе, как невысказанный вопрос.
– Мы вместе росли, – объяснил Конрад, – почти как брат с сестрой. Она... то есть они с мужем до сих пор помогают мне, когда могут.
Обрывки воспоминаний проплыли в сознании: двое детей, деливших пополам галеты, сидят на конце мола, болтая ногами над водой. Картина сразу распалась на куски, как дробились в воде их отражения тем давним полуднем, потому что гость продолжал болтать.
– Вы сирота? Поэтому жили в их семье? Конрад раздул щеки, потихоньку отдуваясь.
– Что было, то прошло, – строго сказал он.
Вот тебе и беседа о духовном! Он бы не замедлил оборвать этот разговор, но у Фабиано был такой разочарованный вид, что отшельник добавил:
– Да, мой отец был анконским рыбаком. Бог забрал его, послав бурю, когда я был совсем мал. Родители моны Розанны взяли меня к себе. Они сочли, что мне следует дать образование, и в пятнадцать лет передали меня братьям. Теперь, четырнадцать лет спустя, я здесь, и это – вся моя история.
Он помешивал суп, и глаза немного слезились. Он вытер их рукавом и собирался сказать что-то о луковом запахе, но мальчик опередил его.
– А мать ваша где была?
– На небесах, несомненно. Отец рассказывал, что, дав мне жизнь, она умерла, призывая Благую Деву.
Запах вареных бобов наполнил хижину. Мальчишка глубоко вдохнул и поскреб в затылке.
– Мне нравится слушать рассказы о жизни людей. Я бы хотел всегда странствовать по миру, собирая такие истории, как фра Салимбене. Вы знаете фра Салимбене?
Конрад поджал губы.
– Не этого брата тебе следовало бы почитать примером, – промолвил он. – Скажи-ка лучше, зачем ты меня искал?
Он заглянул в темные глаза, в которых вдруг сверкнули слезы сочувствия, и все понял.
– Брат Лео? – сам ответил он на свой вопрос.
– Да.
– Он умер в мире?
– Воистину, в той самой хижине, где скончался святой Франческо.
– Должно быть, его это утешило.
Отшельник присел на пятки. Кончина друга и наставника не была неожиданной. Как-никак, Лео прожил больше восьми десятилетий. И все же его смерть была ударом.
Кто в силах проследить промысел Божий? Лео молил забрать его вместе с учителем, святым Франциском, однако Господь послал ему еще полвека жизни трудов и писаний. Маленький инок стал для основателя не только учеником, но и сиделкой: сам менял повязки и втирал мази в язвы, проступившие на руках, ступнях и на боку после видения на Монте Ла Верна. Он же был и секретарем, и исповедником святого, и если бы стремился к власти, то стал бы самым влиятельным лицом в ордене. Но Франциск избрал его спутником именно за чудную простоту. По излюбленной привычке давать прозвища, он перекрестил Лео-льва во fra Pecorello di Dio – Ягненочка Божьего.
