– Лео рассказывал мне о похищении, но я хотел бы услышать о том черном дне из ваших уст.
– Тогда все пришло в смятение. Джанкарло ди Маргерита – он в том году был нашим подестой – выкрикивал какие-то приказы стражникам и рыцарям; братья в первых рядах шествия звали на помощь, вопили, даже проклинали солдат. В задних рядах, я слышала, братья продолжали петь, не ведая, что творится впереди. Тех братьев, которые пытались защитить останки – среди них был и Лео, – солдаты сшибали наземь, уже было несколько раненых, других потоптали кони рыцарей. Я сама пыталась оттянуть одного стражника и за свои старания получила в лицо железной перчаткой.
Конрад новыми глазами увидел шрам у нее на щеке.
– Рана была тяжелой, Джакомина? – не подумав, он назвал ее уменьшительным именем, как называл госпожу управитель, и тут же покраснел от смущения.
Она рассеяно смотрела вдаль, даже не заметив его дерзости.
– Крови было много – щеку рассекло до кости, но больней было видеть, как солдаты утаскивают гроб. Они закрылись в церкви и не открывали дверь, пока не спрятали останки. Их так и не нашли. Я даже не знаю, где преклонить колени, чтобы быть ближе к моему учителю.
– Разве прелаты не выразили протест?
– Выразили, да что толку? Даже святой отец, несмотря на дружбу с Элиасом в бытность свою кардиналом – покровителем ордена, осудил похитителей за варварскую дерзость. Он уподобил Элиаса святотатцу Уззе, которого Господь поразил за то, что он осмелился коснуться ковчега Завета.
– И все это затеял Элиас?
– Он с Джанкарло и с другими. Много лет спустя я спрашивала их: «Зачем вы это сделали?» Джанкарло объявил, что участники процессии обезумели и он опасался, как бы фанатики не разорвали тело на куски в жажде приобрести святую реликвию. Элиас уверял, что нашего святого хотели украсть перуджийцы. Все такие оправдания – чистейшая чепуха. Шествие было как нельзя более мирным – прямо воскресная месса в обители Бедных женщин. И у перуджийцев было время похитить святого Франческо, пока останки четыре года хранились в Сан-Джорджио. Да если бы они только попробовали, против них бы начался настоящий крестовый поход! Чтобы скрыться с гробом, им пришлось бы прежде перебить всех жителей Ассизи до последнего младенца.
– Но вы сказали, в деле участвовали и другие братья?
– Нет, не монахи. Рыцарей привел Симоне делла Рокка с сыновьями. И я видела брата святого Франческо, Анжело, с другим знатным синьором у церковных дверей.
– Вы его знали?
– Нет, видела до того один раз, когда епископ Гвидо благословлял землю под базилику. Мне показал его Элиас и упомянул, что тот сделал большой взнос на строительство. По его словам, у него в коммуне Тоди было поместье.
– Ах так...
Конрад прикрыл глаза и прислонился плечом к колонне за скамьей. Прижал пальцы к виску и глубоко задумался, припоминая, что же такое рассказывала ему Амата в горной хижине. Что-то про склон городского холма, на котором стоит теперь базилика. Колле д'Инферно. Ему мешало вспоминать видение ее темных глаз, прямо и честно смотревших ему в лицо. Он так и не вспомнил.
Что ж, не важно. Он нашел фра Джакоба, на шаг приблизился к пониманию того, что подразумевал Лео под словами «secretum meum mihi». И эта тайна была как-то связана с видением серафима на горе Ла Верна.
14
Конрад, раскрыв на коленях молитвенник, отдыхал под осенней листвой деревьев во дворике дома донны Джако-мы. Ответов на загадки Лео он больше не получил, но матрона охотно взялась помогать ему в других вопросах. Едва он заговорил, как важно ему проникнуть в библиотеку Сак-ро Конвенто, она мгновенно поняла, что значит для отшельника его запущенная внешность, и тут же послала за служанкой, которая стригла й брила живущих в доме мужчин. Правда, Конрад отказался подпустить к себе женщину. Он помнил историю падения Самсона и извлек из нее урок: не допускай женщину касаться своей головы. Однако, понимая, как важно привести в порядок заросшую тонзуру, он нехотя согласился на предложение нанять для него городского цирюльника.
Тот постарался на славу: выбрил макушку и шею, так что тонзура стала отчетливо видна. Довольный Конрад похвалил мастера донне Джакоме и ее управителю: цирюльник еще и подмел пол, тщательно собрав обрезки волос до единой пряди. Маэстро Роберто расхохотался.
Донна Джакома поспешила объяснить:
– Он, фра Конрад, прослышал, что вы близкий друг брата Лео, которого мы все почитаем, и что тот считал вас человеком святой жизни. Не надо краснеть, брат. Лео высоко ценил вас. Ну а цирюльник, человек небогатый, просто запасает на старость возможные источники дохода. Случись, что вы умрете и будете причислены к лику святых, эти обрезки на много лет обеспечат ему безбедное существование.
– Он сочтет большой любезностью, если вы не станете долго тянуть, – вставил Роберто. – Канонизация занимает не один год. Наш цирюльник побрил немало монашеских голов и всегда собирал обрезки – на всякий случай. Он хранит их в особых горшочках, помеченных понятными ему одному значками.
Теперь ветерок, пробравшийся во двор, холодил Конраду голую шею и макушку. Отшельник закрыл молитвенник, усмехнулся простодушной вере горожанина и его деловитой хитрости. Из тени у дверей к нему, прихрамывая, направлялась хозяйка, зажавшая под мышкой сверток серой материи. Как видно, она терпеливо дожидалась, пока он закончит дневную молитву.
– Горожане часто передают через меня подарки для братии, – заговорила она. – Известно, что вам не дозволено иметь дело с деньгами. Но вчера одна дама дала мне два сольди, и я купила на них материю для новой сутаны. Она просила в благодарность помолиться о спасении ее души.
Она ждала ответа. Конрад пожал плечами и взмахнул рукой:
– Наверно, я должен ее взять и конечно помолюсь за ее душу, но, – он прижал к груди свою потертую рясу, – прошу вас, донна Джакома, оставьте мою старую подругу подождать в вашем доме, пока мы с ней вместе вернемся в нашу хижину.
Он погладил заплату на рукаве так нежно, как мать гладит ранку на руке своего ребенка.
– Только если вы позволите ее выстирать. Со всем уважением к вашей духовной твердости, в моем доме паразиты не встречают такого теплого приема, как у вас на груди.
Конрад кивнул, заставив себя изобразить на лице улыбку. Неужели это та самая женщина, которую святой Франциск восхвалял за мужество? Так могла бы рассуждать простая домохозяйка. Он потер себе плечо, ощутив волдыри и ссадины от множества укусов и расчесов, столь спасительных для умерщвления плоти.
– Поступайте, как сочтете нужным.
Он постарался разжать челюсти, которые сжимались все крепче с каждым новым предложением. Сердце его негодовало, однако умом отшельник признавал необходимость маскировки.
Донна Джакома не сразу решилась продолжить, а когда заговорила, голос ее звучал робко что само по себе было неслыханно. Впрочем, отшельник перестал удивляться, как только вник в ее нелепейшее предложение:
