— А почему вы не прочли другие рассказы?
— Пардон?
— Вы сказали, что прочли только один рассказ. Почему же не прочитали остальные?
— Ах! — Ледок откинулся назад и пожал плечами. — Как человек он так себе.
Я засмеялся.
— А теперь, mon ami, — сказал он, — не выпить ли нам кофе?
— Конечно, — согласился я. — Ничто так не утешит меня после ужина из свиной требухи, как кофе.
— Неужели andouillettes вам не понравились?
— Было вкусно, — признал я.
— Тогда почему?..
— Давайте выпьем кофе.
Я тоже откинулся на спинку стула и в первый раз оглядел помещение. Взглянул на высокие потолки, на медленно кружащий вентилятор, на другие столики и на других посетителей.
Ледок жестом подозвал официанта, затем взглянул на меня.
— Какие у вас планы на сегодняшний день?
— Ну, — сказал я, — для начала хотелось бы узнать, почему за нами хвост.
Он нахмурился.
— Хвост?
— Не смотрите прямо сейчас. Но там за вами, за колонной. Толстяк в сером костюме. Он был и в кафе. У дома Розы Форсайт.
Ледок призадумался. И сказал:
— Помню-помню этот серый костюмчик. Вот наказание. — Он погладил бородку. — Что будем делать?
* * *
«Матушка Пулярка»
Мон-Сен-Мишель, Франция
7 мая 1923 года
Дорогая Евангелина!
Сегодня нас едва не постигла беда.
Теперь, когда все уже надежно скрыто в прошлом (где Maman ничего не сможет найти), день закончился, все спят и я, пользуясь полной безопасностью, могу наконец собраться с мыслями, с той их малой толикой, какой я располагаю, чтобы поведать тебе обо всем, что произошло.
Сначала я должна рассказать тебе о Мон-Сен-Мишеле. Сказочное место, Ева. Он все такой же недоступно-величественный и вместе с тем такой романтический, каким я помню его с детства. Он пристроился на громаде скал, будто невзначай, под ним — ровное пустынное море с одной стороны и ровный пустынный песчаный берег с другой, а над ним, высоко-высоко, чистое нормандское небо, зовущее, подобно надежде или молитве. Несмотря на все, что случилось сегодня, я его обожаю. Если бы это от меня зависело, я бы задержалась здесь подольше. И поднималась бы и спускалась тысячи раз по узкой улочке Гранд, заглядывая в причудливо сгрудившиеся магазинчики, покупая в одном кружева, в другом деревянные безделушки. Я бы устроилась в какой-нибудь каморке поближе к вершине, недалеко от монастыря, и смотрела бы на прилив, с ревом накатывающий на бескрайний песчаный берег. (Говорят, под натиском волн песок неумолимо смещается на восток со скоростью резвого скакуна, и это правда.) Я бы бродила с мерцающей свечой по туннелям в скале под церковью и воображала себя принцессой, ищущей своего отважного возлюбленного, или стареющей, но все еще непокорной монахиней, разыскивающей своего, согбенного бременем усталости исповедника. Чтобы представить себя монахиней, воображения потребовалось, естественно, совсем немного.
Так вышло, что мы задержались здесь дольше, чем рассчитывала Maman Форсайт. Накануне мадам Верлен в гостинице в Сен-Мало накормила нас устрицами, и Maman, похоже, попалась одна испорченная. Утром, когда Рейган, шофер, приехал в гостиницу, она уже жаловалась на желудок.
Но не расстроенный желудок Maman стал вышеупомянутой бедой. До той беды я еще не дошла. Я не пытаюсь наводить тень на плетень, Ева, но ведь как-никак я пинкертон. И знаю, как нужно рассказывать о постигших меня напастях.
Что касается Рейгана, то он сам по себе ходячее горе. Один Бог ведает, где он скрывался до того, как вдруг возник во время завтрака. Возможно — в каком-нибудь романе Диккенса. Высокий, исхудавший, сгорбленный, в длинной белой льняной водительской куртке, покрытой пылью. Ко лбу, точно вторая пара глаз, прилипли такие же пыльные очки. Засаленные темные волосы торчали в разные стороны, как набивка из старого матраса, но каким-то образом среди всего этого хаоса он умудряется найти прядь, за которую можно потянуть.
Ты скажешь, я слишком строга. Но когда сегодня утром мы готовились к отъезду и я садилась в машину, старая свинья УЩИПНУЛ меня за попку.
— Ух ты, — сказал он, — осторожней с дверными ручками, мисс.
К своему стыду, должна признать, что он англичанин.
Во всяком случае, когда мы подъезжали к Мон-Сен-Мишелю. Maman тяжело задышала и схватилась за живот. И как только мы приехали, меня отправили искать для всех нас кров. И вот мы здесь, в «Матушке Пулярке», у которой только одно достоинство — уникальность. Это единственная гостиница в городке. В данную минуту, а сейчас уже одиннадцать вечера, Эдвард, Нил и старая свинья разместились в одной комнате. Мелисса и я — в другой (она спит на соседней кровати), а дражайшая Maman. разумеется, восстанавливает здоровье в отдельной комнате.
Ее недуг, однако, дал мне возможность побольше узнать о Ричарде Форсайте и его окружении. Со своего ложа Maman распорядилась, чтобы я показала детям Мон, чтобы расширить их знания о французской культуре, а на самом деле — чтобы убрать их с глаз долой и дать ей возможность страдать в тиши и покое.
Нил присутствовал при том, как она отдавала мне распоряжения, и вызвался пойти с нами. От такого предложения Maman сильно забеспокоилась. Она, похоже, заботилась о сохранении непорочности, вот только не пойму чьей, моей или Нила. Подозреваю — Нила. С той минуты, когда она застала нас тет-а-тет за столиком кафе в Сен-Мало, она намеренно, а иногда и совершенно явно, старалась, чтобы мы держались порознь.
Так что теперь, лежа на покрывале в спортивном костюме и то и дело хватаясь руками за живот, Maman силилась придумать какой-нибудь предлог, чтобы помешать ему пойти с нами, как вдруг у нее случился приступ боли. Морщась, она махнула рукой, прогоняя нас прочь, а сама скатилась с кровати и поспешила в туалет.
Так мы и пошли вчетвером через Аббатство, через это Чудо (не переставая походя восхищаться всем и вся), через трапезную, через гостиную с двумя огромными каминами, в каждом из которых можно было зажарить быка, всего целиком, затем — вниз по слегка сумеречным туннелям, где каждый шаг отдавался эхом, и потом — снова наверх, на опьяняющий воздух, и опять вниз по головокружительным ступеням. Спустившись по петляющей улице Гранд, мы вышли через ворота на прибрежный песок, к морю. Прилив был низкий, и Мелисса с Эдвардом начали строить замки из песка примерно в пятнадцати метрах от нас, а Нил с нянькой неудобно устроились на острых камнях у подножия горы. (Нянька тем временем приглядывала наметанным глазом за маленькими архитекторами, как бы они не забрели на зыбучие пески, где их может засосать, что, по слухам, в здешних местах, случается.)
— Какой чудесный день, — сказал Нил, глянув на меня и тут же отвернувшись.
