— Много лет назад, — сказала я. — Очень красивый город.
— Верно. Прекрасный город. Мне предложили поехать туда и рассказать о себе, так что, возможно, когда-нибудь я туда поеду. Они там, в Оксфорде, наверняка очень обрадуются. Но пока мне очень трудно покинуть Париж, Нам с Элис пришлось уехать отсюда во время войны, и теперь мне совсем не хочется уезжать снова. А вам нравится Париж?
— Я его обожаю. Мне все здесь нравится.
— Сегодня днем, — сказала с улыбкой и по-французски Эжени, — мы побывали у Вирджинии Рендалл. И Джейн очень понравилась Вирджинии.
Мисс Стайн кивнула.
— Меня ничуть не удивляет, что Вирджинии понравилась Джейн. — Она мне улыбнулась. — Но на основании того, что я знаю о человеческой природе, а я очень много о ней знаю, могу сказать, что очень удивилась бы, если, бы выяснилось, что Вирджиния понравилась вам по той же самой причине.
Я снова почувствовала, что мои уши превратились в раскаленные тосты. Но я уже заметила, что доброта ее редко распространяется на красивых и умных молодых женщин.
— Тогда я, гм, редкое исключение.
Мисс Стайн засмеялась.
— Вы больно скромны. Я ценю скромность в других людях, возможно потому, что сама ее лишена. Но, по-моему, скромность многих скромных людей вполне оправданна. У них нет ничего, чем они могли бы с полным основанием гордиться, кроме, естественно, самой скромности. — Она улыбнулась. — Но у вас есть много поводов для гордости.
Наверное, тебя не очень удивит, если я скажу, что прониклась симпатией к мисс Стайн.
Как раз в эту минуту у меня за спиной раздался высокий и такой родной английский голос, назвавший ее имя.
— А, Десмонд, — сказала мисс Стайн. — Вот и вы. Десмонд, познакомьтесь с Эжени Обье и Джейн Тернер, А это Десмонд Споттисуод, интересный молодой человек, который приехал из самого Оксфорда, чтобы задать мне вопросы относительно моего творчества. Это будут острые вопросы, Десмонд? Я обожаю острые вопросы.
— Очень на это надеюсь, — сказал он. Ему было немногим за двадцать. Высокий, хрупкий, белобрысый, чисто выбритый, в хорошем черном костюме; все бы ничего, если бы не лицевой тик, заставлявший беднягу непрерывно моргать.
Он повернулся к нам с Эжени и спросил:
— Как поживаете?
Мы тоже поздоровались, и тут Эжени встала.
— Мы оставим вас ненадолго, Гертруда, — сказала она снова по-французски. — Я покажу Джейн ваши картины.
— Думаю, ей понравится, — сказала мисс Стайн. — Они все хороши, а некоторые просто загляденье. Но не убегайте, не попрощавшись. Если хотите что-нибудь выпить, ступайте на кухню. У нас самообслуживание. Моя кухарка уехала сегодня к матери.
— Мне его так жаль, — сказала Эжени, когда мы отошли в сторонку. — Еще минута, и я бы сама начала моргать, просто из сочувствия, И боюсь, без конца. Я не смогла бы с собой совладать.
Я ведь почти ничего не писала тебе об Эжени, верно? Ну, пока господин Бомон и его спутница развлекают друг друга за кулисами, готовясь к выходу, я немного расскажу тебе о ней.
Она просто замечательная, Ева. Она умная, забавная и веселая. Да, разумеется, она богата, даже богаче, чем мисс Рендалл. Но, как и в случае с мисс Рендалл, это богатство не наложило на нее дурного отпечатка, не сделало ее жестче. Она получает такое же наслаждение от завитка лепестка розы, как и от покроя вечернего платья. Ее полное имя Эжени Обье де Сент, но она никогда не произносит последнюю его часть и запрещает это делать всем остальным. Титулы, говорит она, passé.
[70]
Она добра и сердечна. Как настоящая француженка. (Одно из проявлений ее сердечности заключается не только в том, что она выразила сочувствие несчастному молодому англичанину, но и в ее искренней жалости к тем, кому не повезло и кто не живет во Франции.) Она мне очень нравится.
Но, к сожалению, как источник сведений о Ричарде Форсайте и Сабине фон Штубен она не оправдала моих надежд. Она едва знала их обоих, а то, что она знала, по ее словам, не побудило ее узнать о них больше. Граф, ее брат, знал их лучше, сказала она, и некоторое время был, скажем так, довольно хорошо знаком с мисс фон Штубен.
Но эти отношения, которые Эжени назвала «несерьезными», прервались несколько месяцев назад, задолго до смерти господина Форсайта и мисс фон Штубен. И в день их смерти граф был вместе с Эжени в Шартре, сообщила мне она; таким образом, он не имел к этой смерти никакого отношения.
Возможно, завтра, на вечеринке, я что-нибудь от него и узнаю.
Я с таким нетерпением жду этой вечеринки. (И, признаться, встречи с графом.) Но теперь, если бы у меня как у пинкертона не было важных поводов там оказаться, я бы предпочла провести завтрашний вечер в постели.
То есть, я хотела сказать, сегодняшний вечер.
Я бы предпочла провести весь сегодняшний день в постели. И, возможно, всю оставшуюся жизнь. Я так устала, Ева.
Но у меня есть еще один повод для того, чтобы предпочесть постель вечеринкам, и я скоро тебе об этом расскажу.
Но вернемся к нашей драме. Пишем без устали.
Несколько минут мы с Эжени ходили по комнате, разглядывая картины. (Как я уже писала, картины Вирджинии Рендалл понравились мне больше. Эти же были в основном портретами мисс Стайн.) Прибыли еще гости, Они разошлись небольшими кучками по комнате и по углам. Воздух наполнился табачным дымом вперемешку со звуками болтовни и редкими вспышками смеха.
Эжени познакомила меня с гостями. С Пабло Пикассо, который говорил на милом, французском с легкой испанской напевностью. С Хуаном Грисом, еще одним испанцем. Познакомилась я и с двумя американскими авторами — Макалмоном и Кей Бойл. И тут я встретилась с Эрнестом Хемингуэем.
Я уже говорила Эжени, что мне очень понравились его рассказы. Она тогда улыбнулась и сказала, что, возможно, у меня будет возможность познакомиться с их автором. Теперь же, разглядев его в толпе, она с улыбкой направилась к нему и подвела его ко мне.
Он был просто неотразим. Крупный, энергичный и удивительно привлекательный. Не той красотой, какой обладал граф. Граф — брюнет, он романтичен, лиричен, словом, настоящий европеец. Хемингуэй же красив по-американски: он — живой, жизнерадостный, с ямочками на щеках и до смешного похожий на мальчишку. Ростом он под сто восемьдесят сантиметров, у него широкие плечи и грудь. Широкое загорелое лицо, густые темные волосы, темные усы и темно-карие глаза, и когда он улыбается своей очаровательной улыбкой, демонстрируя белые-пребелые зубы — а он делает это часто, — в уголках глаз у него образуются морщинки.
Да, сначала он был просто очаровательный. Стоять перед ним, находиться под действием его сияющей улыбки и этих сияющих глаз, чувствовать всю его кипучую мужскую энергию было все равно, что стоять перед доменной печью.
