Как мне было хорошо (возможно, даже слишком хорошо) известно по собственному опыту, перед судом по обвинению в убийстве должны состояться три продикасии с перерывом в месяц. Обеим сторонам дается время, чтобы собрать, изучить и представить улики, выслушать свидетелей и обдумать факты. Все это осуществляется с помощью и под руководством Афин, которые представляет Басилевс — Верховный Архонт, в чьи обязанности входит управление религиозной жизнью города. Эти предварительные слушанья проходят в помещении, а не на беме холма Ареса, вот почему они производят не столь гнетущее впечатление, как суд.
Мне уже приходилось посещать все три продикасии в качестве Защитника, правда, замещая отсутствующего Обвиняемого. Моя сегодняшняя роль свидетеля была гораздо легче. Обязанности Защитника Гермии взял на себя ее дядя Фанодем. Он собирался говорить от имени племянницы, ибо женщина благородного происхождения не может выступать на людях. Самой Гермии, разумеется, надлежало присутствовать. Закон позволял ей совещаться с Защитником, слушать его и, возможно, предлагать изменения или поправки.
Гермия, ссутулившись, сидела в углу, с головы до ног закутанная в строгое черное покрывало. От нее ни на шаг не отходили скифский лучник и человек из тюрьмы. Хотя вдову оставили на попечение родственников, за всеми ее передвижениями внимательно следили.
Мы пришли слишком рано — по крайней мере, Басилевс еще не появлялся. Это вынужденное ожидание было необыкновенно тягостным. Стороны, под бдительным оком тюремного стража и скифа, вооруженного примитивным луком, держались на внушительном расстоянии друг от друга. Я сказал пару слов Критону и Клеофону, приветливо, но отчужденно. Младший брат едва удостоил меня ответом, впрочем, я и сам говорил довольно холодно, не желая показаться ни сторонником, ни противником Критона. Я с радостью заметил среди присутствующих Филина. Кто лучше, чем он, столь дружный с покойным Ортобулом, мог поддержать осиротевших юношей? Я слышал, как Критон и Филин переговариваются у меня за спиной.
— Как бы я хотел, — серьезно произнес Критон, и его молодой голос заметно задрожал, — как бы я хотел, чтобы все было уже позади! Эти месяцы предварительных слушаний, как долго они тянутся… Почему Афины так с нами поступают? Почему не накажут виновных немедленно?
— Отсрочка и правда долгая, — ответил Филин. — Я не берусь спорить. Это делается во имя Справедливости: нельзя обвинять граждан в таком ужасном преступлении, а уж тем более карать за него, не приняв должных мер предосторожности. Но боюсь, что почти все вопросы, связанные с имуществом, также придется отложить. На какое-то время они повиснут в воздухе. Это все, что я могу сказать в ответ на твой вопрос.
— Как скверно! — воскликнул Критон. — Я — пострадавший, и еще терплю от всех несправедливость!
— Не от всех, — успокаивающе сказал Филин. — Послушай, я знаю, как много времени уйдет на то, чтобы все уладить. Но если тебе нужно больше наличных, можешь продать мне еще каких-нибудь рабов Ортобула. Поскольку они не имели отношения ни к твоей мачехе, ни к домашнему хозяйству молодоженов, а принадлежали исключительно твоему отцу, который все равно собирался их продавать, ты, как его прямой наследник, имеешь полное право на такую сделку. Другие вопросы еще предстоит решить — например, кто унаследует собственность Эпихара? И еще приданое. Что, если Гермию оправдают и с ней придется как-то договариваться?
— Нет, этого не может быть! — вскричал Критон. — Злодейка не должна избежать кары за свое преступление!
— Мы просто должны предусмотреть все случайности, — проговорил Филин все тем же успокаивающим тоном. — Повторяю: воздержись от продажи ценных вещей. Кроме рабов отца, на которых ты можешь претендовать с полным правом. Вот еще что: я слышал, недавно ты предпринял некий шаг, не посоветовавшись со мной. Попытался продать рабов. Это правда?
— Вообще-то да, — сердито ответил Критон. — Я подумал, что выручу больше на публичных торгах. Но этот мерзкий Эргокл поднял шум и распугал всех покупателей. Они побоялись, что рабов станут допрашивать и изуродуют. Удалось продать только одного.
— Мой мальчик, тебе следовало вновь обратиться ко мне, — пытаясь успокоить Критона, Филин взял отеческий тон. — Я восхищен твоим стремлением к самостоятельности, но, честное слово, в данный момент легче иметь дело с кем-то одним. Публичные торги публичны во всех смыслах этого слова: на них могут прозвучать насмешки, весьма нежелательные для человека в твоем положении. Я дам хорошую цену. Разве я торговался с тобой? И потом, эту сделку можно заключить, не откладывая.
— Да, возможно, я так и поступлю, — медленно сказал Критон.
— Что ж, хорошо. Подумай, с какими рабами ты пожелаешь расстаться. Не все располагают наличными.
— Архонт пришел, — внезапно объявил Клеофон с каким-то мрачным облегчением, которое обычно испытываешь, приступая, наконец, к неприятному делу. В тот год Верховным Архонтом был некий Аристофан (не имеющий никакого отношения к драматургу, но вполне сносный, хоть и несколько скучноватый человек). Он вошел в сопровождении Басилевса, председателя слушаний. Басилевс унаследовал свой титул от древнего царя Афин, но определение «царственный» совсем не подходило нашему нынешнему председателю. Это был маленький, пугливый человечек, который то и дело принимался бессмысленно лепетать и жестикулировать. Он пробормотал извинения, посетовал на жару и принялся выяснять, кто где встанет и кто будет говорить первым (разумеется, это право принадлежало Критону). Этот Басилевс не шел ни в какое сравнение со своим предшественником, который председательствовал в Ареопаге в тот год, когда я был свидетелем. Интересно, какой стороне сыграет на руку слабость нынешнего Басилевса? Подумав, я решил, что Обвинителю. У Критона был хороший, сильный голос, он чувствовал поддержку сторонников и, обращаясь к суду с жалобой, выглядел образцовым афинским гражданином, а юный возраст лишь добавлял ему очарования.
— Афиняне, — традиционно начал он. — Я слишком юн, чтобы иметь опыт обращения в суд. Мне нелегко стоять здесь и обвинять жену покойного отца. Я даже не могу быть уверен, что отец — или его тень — желает этого. И все же, во имя Справедливости я добьюсь, чтобы его смерть была отомщена. Это неотъемлемое право сыновей покойного — меня и моего бедного брата…
На этом месте Критона внезапно прервали. Клеофон, который стоял за спиной старшего брата и внимательно слушал, неожиданно сорвался с места. Он перебежал на другую сторону и присоединился к немногочисленным сторонникам Гермии.
— Я… я не желаю, чтобы ты говорил за меня! — бросил мальчик Критону. — Я считаю, все это просто нелепо… Я знаю, что моя новая мама ничего такого не делала. Вот!
— Милое дитя, ты понимаешь, что говоришь? — вопросил Басилевс.
— Да, да, понимаю. Я хочу быть свидетелем этой стороны. Стороны моей мамы. А не этого. И мне есть, что рассказать.
— Ты не присоединишься к обвинению? К обвинению против Гермии?
— Нет!
Это неожиданное происшествие выбило Критона из колеи. Такое предательство обескуражило бы и гораздо более опытного истца. Юноша отчаянно пытался найти слова, и его голос дрожал от волнения.
