— Должно быть, автор письма ценит тебя чрезвычайно высоко, — заметил Анаксандр с лукавой улыбкой.
Казаться безучастным Продику было все труднее. Анаксандр протянул было послу свиток, но тут же отдернул руку.
— А что, дружище, не ждешь ли ты случайно какое-нибудь важное послание?
— Я давно уже не жду ничего важного, — покачал головой софист.
— Стало быть, ты не знаешь, от кого оно? Или завел переписку с Афинами втайне от своего правителя?
— Что здесь скрывать? Я и правда понятия не имею, о чем говорится в письме, любезный Анаксандр.
— А я уж подумал, что ты плетешь заговор у меня за спиной, — усмехнулся правитель, передавая Продику свиток.
«Все ясно, — подумал софист. — Наш Анаксандр все никак не привыкнет к мирной жизни и мечтает об отменной политической интриге, чтобы разогреть кровь и дать пишу уму».
Продик развернул письмо, бросил взгляд на подпись и остолбенел. Одно-единственное имя заставило его сердце замереть и затрепетать в мучительной истоме. Больше всего на свете он мечтал получить письмо именно от этого человека. Софист пытался справиться с волнением, но глаза выдавали его. Анаксандр был заинтригован и не скрывал жадного любопытства.
— Какая-нибудь важная персона?
Продик усмехнулся. Настал его черед томить собеседника.
— Очень важная персона, — подтвердил софист.
— Политик?
— Что-то вроде того.
— То есть… Как это вроде того? Ты мне скажешь, в чем дело, или нет? — Правитель начал раздражаться.
— Едва ли.
— Это еще почему?
— Дело в том, что вы хорошо знакомы.
— Вот как? Тогда он и мне мог бы написать. Откуда он, твой друг?
— Из Афин.
— Может, подскажешь?
— Его слава не уступает славе самого Перикла? Правитель часто заморгал: такое случалось, когда он сильно удивлялся или волновался.
— Никто не сравнится с Периклом, по крайней мере, никто из живых.
Продик задумчиво улыбнулся:
— Перикл этого человека тоже очень хорошо знал.
— Правда? — Анаксандр был совершенно сбит с толку. — Друг самого Перикла? Постой, постой… Кто бы это мог быть?
Посол флегматично потирал запястья, с довольным видом поглядывая на Анаксандра и наслаждаясь его растерянностью.
— Этот человек писал для Перикла речи.
— Серьезно? Не только друг Перикла, но и великий оратор? И я с ним знаком? И кто, скажи на милость, поставил меня правителем на этом острове, во имя Зевса?
— Ну же? — подначивал Продик. — Сдаешься?
— Право, ты хочешь, чтобы я отправился в Аид раньше времени.
— Это женщина.
Несколько мгновений правитель смотрел на своего посла, широко разинув рот. Наконец он рассмеялся и звонко хлопнул себя по лысине:
— Аспазия из Милета! Какой же я болван! Как это я сам не догадался?
Продик легонько постучал костяшками пальцев по лысой макушке Анаксандра.
— Я скажу тебе, в чем дело, друг мой. Ты просто не подумал, что речь идет о женщине.
— Вот именно. Кому придет в голову подобная бессмыслица?
— Между тем, женщины — это половина человечества.
Анаксандр рассмеялся, словно услышал забавную шутку, но, наполняя заново кубки, вдруг подумал о своей жене, которая ткала на женской половине.
Продик бережно свернул письмо и поднес к губам, словно целуя написавшую его руку. Правитель разгадал его мысли:
— Даже не вздумай проситься в Афины — ты нужен мне здесь.
Софист сделался серьезным и печальным.
— Прости, мой добрый Анаксандр, но я слагаю с себя обязанности твоего посланника.
— Что ты! — перепугался правитель.
— Я твердо решил. — Выговорив эти слова, Продик почувствовал удивительную, ни с чем не сравнимую, пленительную легкость, доступную лишь малому ребенку, который не знает ни печалей, ни забот.
— Я тебя не отпущу. Твои полномочия пожизненные.
Продик знал, что таится за этими словами: правитель боялся потерять не только преданного слугу, но и надежного друга. Кто еще был способен разобраться во всех хитросплетениях и тонкостях окружавшей остров политики? Пощипывая веточку винограда, софист стал объяснять, что устал от службы и хочет спокойно дожить отведенный срок, размышляя только о приятных вещах.
— Значит, в своей службе ты не видишь ничего приятного? — горько спросил Анаксандр.
— Что будет, если твой верный посол останется на службе? Так и будем мы с тобой сидеть в этом зале, вспоминая старые времена, пока не превратимся в дряхлых, беззубых стариков. Нет, благодарю покорно, я не собираюсь гнить на этом острове, где с последнего извержения вулкана больше ничего не произошло.
Анаксандр поднялся на ноги, и стало видно, что это совсем старик, согбенный и усталый. Теперь он говорил серьезно, с неподдельной горечью:
— А ты подумал о том, каково мне будет без тебя? Кто тебя заменит?
— Всему свое время, Анаксандр. Возможно, и тебе пора на покой.
— И что я буду делать? Сидеть дома с женой, пить вино и ждать смерти? А островом кто править станет?
Продик вяло махнул рукой:
— Брось, это всего лишь тихий островок, крошечный осколок суши, вокруг море, над головой солнце. Он и без нас обойдется.
Обескураженный правитель пожал плечами.
— А ты что будешь делать, Продик? Засядешь за очередную заумную книгу?
— Да уж найду, чем заняться. Одно дело дожить до старости, и совсем другое — превратиться в старика.
Солнце спряталось, и в комнате воцарилась полутьма. На дворе лежала тень. Анаксандр мерил шагами зал, тщетно пытаясь найти подходящие слова. Наконец он остановился напротив Продика и наставил на него указующий перст.
— Я слишком давно тебя знаю, друг мой. Ты из породы перелетных птиц, которые нигде не вьют гнезда. Но ведь ты уже не молод, и, когда наступят холода, тебе придется вернуться. Что ты станешь делать тогда? Запрешься от смерти в своем доме?
Анаксандр решился прибегнуть к последнему средству. Он знал, какой ужас охватывает его друга от одного упоминания о смерти. Но Продик сумел обойти и эту ловушку.
— Нам остается смириться и ждать, — произнес он, махнул рукой на прощание, повернулся и вышел прочь.
Возможно, рассуждал он, чтобы перестать бояться смерти, одна мысль о которой приводит в трепет человеческое существо, нужно постоянно думать о ней, искать слова, чтобы выразить ее, наполнять ею свой мир, чтобы постепенно, шаг за шагом, приучать себя к ее неизбежности. Что если и вправду осесть на острове, гулять по горным тропам, пока не начнут ныть кости, а потом закрыться в доме и потихоньку забывать слова, что были написаны, идеи, что пришли в голову, планы, что были претворены в жизнь. Напоследок каждого из нас ожидает еще одно испытание — быть может, самое трудное из всех.
