— Что ж, придется голосовать, — игриво заметил Аристофан, стараясь разрядить атмосферу.
Никто даже не улыбнулся. Софисты завороженно смотрели на Аспазию, словно прислушиваясь к пленительной мелодии.
— А с какой стати нам с вами считаться? — проворчал задетый за живое Конн.
Аспазия ответила твердо, обращаясь к Продику:
— Потому что мы составляем половину населения. И потому, что не только мужчины способны принимать решения.
Эти слова привели философов в восторг.
— Давно я не слышал ничего подобного, — улыбнулся Продик.
— Тем более из женских уст, — добавил Протагор.
Конн не знал, что и думать. Хозяину дома льстил успех любовницы, и все же выпад Аспазии был слишком дерзким, даже оскорбительным. Он осторожно поинтересовался мнением Аристофана, и тот ответил:
— Эта удивительная девушка только что подсказала мне идею новой комедии
[15]
.
Комедиограф был очень серьезен, однако Конн и Анит встретили его слова дружным смехом.
ГЛАВА III
В тот день Аспазия впервые за два года почувствовала, что ее оценили по заслугам.
Наутро после пира гетеру внезапно посетил Продик и принес ей в подарок рукопись своего учителя. Аспазия зарделась от смущения и гордости: внимание великого философа было неслыханной честью. Продик всерьез увлекся девушкой — и не только потому, что она была настоящей красавицей: ему еще не приходилось встречать женщину, способную рассуждать как настоящий софист. Юноша снова и снова возвращался мыслями к спору о равенстве. Он размышлял о несовершенстве мира, в котором правят мужчины, и о бесчисленных загадках, которые таит в себе женская душа. Продик даже пошутил, что теперь его наставнику придется брать не только учеников, но и учениц, чтобы, пока не поздно, исправить несправедливость.
Философ и гетера пробыли наедине совсем немного, но в их душах вспыхнуло пламя, которому не суждено было погаснуть никогда.
Продик рассказал Аспазии об испытании, которому Протагор подвергал своих учеников, чтобы распознать будущих софистов. Философ протягивал испытуемому кусок пергамента с надписью:
То, что написано на другой стороне, ложь.
Надпись на обратной стороне гласила:
То, что написано на другой стороне, истинная правда.
Протагору довольно было взглянуть на реакцию кандидата в софисты, чтобы понять, на что он годится.
Продик показал пергамент Аспазии. Женщина внимательно прочла обе надписи и звонко рассмеялась:
— Что за нелепость!
Продик с улыбкой заключил, что Аспазия по праву может считать себя софистом. Первой женщиной-софистом. Заветный пергамент позволял увидеть, способен ли испытуемый отличить парадоксальное суждение от обычной нелепицы.
Аспазия вспыхнула от удовольствия и одновременно ей стало неловко, словно над нею подшутили. Чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила, есть ли у Продика собственные сочинения, как у Протагора. Молодой философ ответил, что как только он что-нибудь напишет, Аспазия будет первой читательницей.
— Тогда у тебя есть еще одна серьезная причина, чтобы писать, ведь я стану ждать твою книгу с нетерпением, — улыбнулась гетера. На этом они расстались, и Продик в тот же день отправился в Леонтин, чтобы присоединиться к учителю.
После встречи с Протагором и Продиком Аспазия еще сильнее возжаждала свободы и признания. По ночам при свете масляной лампы она тайком читала сочинения великих мудрецов из библиотеки Конна — многие были подарены авторами, например, Анаксагором
[16]
и Софоклом
[17]
, которых женщина невероятно чтила. Аспазия впитывала мудрость сочинителей, подобно губке, наслаждаясь изощренностью их умственных построений и точностью образов. Чем больше она узнавала, тем сильнее становилась ее тяга к знаниям.
На одном из устроенных Конном пиров Аспазия познакомилась с Фидием. То был замкнутый, неразговорчивый человек, с головой погруженный в работу. Гетера преклонялась перед его талантом. Фидий был уродлив и кривоног, и все же она день и ночь мечтала о прикосновении рук, которые ваяли статуи богов. Красота Аспазии не оставила скульптора равнодушным. Он пригласил женщину в свою мастерскую у подножия Ареопага и предложил позировать обнаженной для статуи Афродиты. Пока он работал, Аспазия болтала без умолку. Она, словно дитя, восторгалась царившим в жилище творца веселым беспорядком, незаконченными скульптурами, образами богов, проступавшими из кусков мрамора, глиняными набросками. Аспазия говорила о смутных чувствах, которые рождают у нее эти статуи, об искусстве, которое наполняет ее душу сладким дурманом, но Фидий не разделял возбуждения своей подруги и ни капли не интересовался уже законченными скульптурами. Для него они оставались лишь набросками будущих творений, и он легко забывал о прежних идеях, чтобы посвятить себя новым, еще не ясным замыслам. Фидий с легким сердцем уничтожал собственные работы, даже самые удачные. Художник часто оказывался не в состоянии довести скульптуру до совершенства, вообразить конечный результат своего труда. Он не желал тратить драгоценное время на исправление старых ошибок.
Аспазию и Фидия не связывало ничего, кроме физической близости. Гетера понимала, что остается для скульптора лишь красивой женщиной, идеальной моделью и умелой любовницей. Фидий благосклонно внимал ее речам, если только они не касались его работы, но сам не пытался поддержать разговор, и женщине казалось, что он не считает ее достойной собеседницей. Аспазия обижалась, но мирилась с таким пренебрежением. В конце концов, сама близость с гением, пусть даже уродливым и угрюмым, была неслыханной привилегией. Иногда женщине казалось, что перед нею немое божество, которое обладает даром создавать истинную красоту, но не умеет говорить. И все же в один прекрасный день она взбунтовалась.
— Похоже, тебе невдомек, что я нечто большее, чем простая гетера? — спросила Аспазия.
Фидий был потрясен. Оказалось, что он терялся в присутствии своей мудрой и красноречивой подруги и боялся вставить слово, стыдясь собственного невежества.
— Однако это не мешает тебе делить со мной ложе? — настаивала гетера.
— А что мне еще остается? — ответил он очень серьезно.
Единственным недостатком Аспазии из Милета оставалось низкое происхождение. Она была одинокой женщиной восемнадцати лет, чужестранкой без роду без племени. Рассчитывать на поддержку родных не приходилось. Никто не спешил признавать гетеру-иноземку полноправной афинской гражданкой. К счастью, природа наделила Аспазию двумя качествами, без которых нельзя было прожить в городе: она умела копить деньги и ценить истинную красоту.
