— Между прочим, ты совсем перестала доверять мне в вопросах воспитания ребенка. Ты на меня не рассчитываешь, не ждешь от меня помощи, совсем выводишь за скобки.
— Давай кое в чем признаемся сами себе, — сказала она. — Ни ты, ни я не понимаем, как нам реагировать на то, что происходит. Разница между нами в том, что я при этом готова думать и просить помощи у профессионала, а ты склонен прибегать к жестким методам воспитания с непредсказуемыми последствиями.
— Но чего ты хочешь? Думаешь, будет лучше, если я так и останусь сидеть сложа руки, не реагируя на его маленькие шалости? — Карлос даже повысил голос. — Я не позволю ему растоптать нас. Мы и так слишком долго это терпели. Пора положить конец хамству и наглости этого мальчишки.
— В любом случае ты не имеешь права угрожать ему, что мы отдадим его в спецшколу или вообще, как ты выразился, отправим в колонию для несовершеннолетних.
Омедас чуть было не подпрыгнул на месте, услышав эти слова.
«Неужели Карлос действительно собирался заявить на собственного сына в полицейскую комиссию по делам несовершеннолетних? Это уже что-то новенькое!»
— Я вовсе не это имел в виду! — возразил Карлос. — Забудь ты, в конце концов, о том, что я наговорил сгоряча. Какая, к черту, колония для малолетних преступников! Я имею в виду, что его стоит отправить в интернат, причем в такой, где ему сумеют привить уважение к дисциплине. Он будет находиться там, например, с понедельника по пятницу, а по выходным приезжать домой. Я уверен, так будет лучше и для тебя, и для меня.
— А о том, будет ли это хорошо для ребенка, ты подумал? Ты вообще когда-нибудь о нем задумываешься? О том, что с ним происходит, что творится у него в душе? Мне кажется, что ты просто хочешь отделаться от него как можно скорее.
Супруги перебрасывались обвинениями и упреками, совершенно забыв о том, что в комнате присутствует посторонний человек. Хулио же, как опытный разведчик, занявший выгодный наблюдательный пункт, жадно впитывал важную для него информацию об участниках конфликта. Он ловил каждый жест, каждое слово, пытался понять, о чем собеседники умалчивают, фиксировал в памяти интонации и мимику каждого из них. Эта роскошная гостиная высотой в два этажа была прекрасной декорацией для эффектной семейной сцены в спектакле по какой-нибудь пьесе Теннесси Уильямса.
— Между прочим, никто, кроме нас, по-настоящему не позаботится о наших детях. Мы должны — слышишь, должны! — этим заниматься.
Кораль перешла практически на крик. Карлос обхватил голову руками и отвернулся, явно не желая смотреть на жену и слушать то, что она говорит.
— Я так понимаю, что ты просто не хочешь признавать наличие проблемы и тем более задумываться над тем, как ее решить, — прокомментировала супруга.
— Да неужели? — явно обиженным голосом воскликнул Карлос. — Интересно, а чем мы сейчас здесь с тобой занимаемся? Ты можешь мне это объяснить?
С этими словами он закатил глаза и запрокинул голову, словно обращаясь к какому-то глухому и подслеповатому богу, фреской с изображением которого должен был быть украшен потолок гостиной.
— Я не собираюсь отправлять своего сына в интернат, — твердо заявила мужу Кораль, явно не желающая слышать никаких возражений на этот счет. — Воспитывать его должны мы — ты и я, пусть нам это даже будет дорого стоить.
— Но ведь мы… — Карлос стал размахивать руками перед лицом Кораль. — Я только попросил бы обойтись без советов на тему о том, каким должен быть настоящий отец. Впрочем, нет, не отец, а добренький папочка. Хватит, я устал от твоего шантажа.
Они старались не смотреть друг другу в глаза. Карлос вскочил с кресла и заходил по гостиной, огибая столы и стулья. При этом он пытался не смотреть по сторонам и уперся взглядом прямо себе под ноги. Кораль тем временем постаралась успокоиться, но не слишком преуспела в этом.
Когда она заговорила, ее голос звучал по-прежнему жестко, с явным вызовом:
— Слушай, Карлос, давай постараемся обойтись без слишком жестких мер. Мы ведь на самом деле толком не понимаем, что происходит с сыном.
— А ты никогда и не додумаешься досуги. Я, например, уже все уразумел. Все странности поведения и милые шалости нашего Николаса давно описаны в медицинской литературе. Знаешь, как называется такая модель поведения слишком избалованного ребенка? Нет? А я знаю. Все очень просто и емко. Налицо синдром маленького императора.
— Конечно, прочитал какую-нибудь первую попавшуюся книгу и решил, что ему теперь все ясно, — сказала Кораль, обращаясь не столько к мужу, сколько к Хулио и всячески стараясь выказать свое презрительное отношение ко всякого рода самодеятельной, непрофессиональной психологии.
Карлос отреагировал на это достаточно неожиданно. Его поступок чем-то был похож на цирковой номер. Он, как фокусник, подошел к книжному шкафу и взял с полки толстую книгу, заложенную примерно на середине яркой закладкой.
— Вот здесь все отлично описано. Смотри. — Карлос говорил так, словно сам факт обладания этой книгой являлся неопровержимым доказательством его правоты.
Взгляд Хулио скользнул по обложке: «Маленький тиран». Он достаточно невежливо отодвинул том, протянутый ему.
— Спасибо, я читал эту работу.
На Карлоса эти слова не произвели никакого впечатления. Он стал размахивать книгой и заговорил с интонациями не то пророка, не то колдуна-прорицателя, на которого только что снизошло озарение, вот ему и захотелось поделиться мыслями о будущем со всеми окружающими:
— Да таких случаев, как наш, полным-полно. При этом речь чаще всего идет о детях из хороших семей. Этот феномен стал особенно активно наблюдаться в последнее время. Его и описали-то совсем недавно.
— В чем-то ты прав. В наше время каждый день описываются все новые и новые болезни и психические отклонения, которых нам следует опасаться. В результате мы и не можем жить спокойно, — сказал Омедас.
На какое-то время в гостиной повисла тишина. Хулио показалось, что спорившие супруги были готовы выслушать его комментарии и, быть может, даже воспринять его советы.
— Вы сами посмотрите. В восьмидесятые годы говорили только о стрессе. Эта болезнь, как считается, свойственна людям, живущим напряженной и активной жизнью. Она может проявляться по-разному, но практически у любого работающего человека. В праве на столь модное заболевание почему-то принято отказывать, например, домохозяйкам. Позднее психологи придумали очередное расстройство. По-английски оно называется моббинг. Коротко говоря, его суть заключается в том, что человек боится потерять работу. Господи, неужели раньше люди не опасались, что их могут выставить с работы в любой день? Просто раньше для этой фобии не было придумано столь красивого и звучного названия. Одно дело — бояться, что тебя выставят пинком под зад, и совсем другое дело — испытывать моббинг. Точно так же со школьниками и студентами. Раньше их просто доводили учителя и преподаватели, дома не понимали родители. Теперь, видите ли, они оказались подвержены другой страшной напасти — буллингу. Что же касается детей, то стало модно применять к ним такой красивый термин, как синдром маленького императора, хотя и раньше встречались избалованные, злые, жадные мальчики и девочки. Просто у них не было такого количества игрушек, как сейчас. Они не в столь раннем возрасте, как нынешние детишки, осваивали искусство витья веревок из собственных родителей.
