– И тут можно утверждать только то, – промурлыкал Крайцлер, – что к концу он сосредоточился на сути своего послания, забыв об игре.
– В точности так, доктор, – подтвердил Маркус. – Так что его манера письма совершенно естественна. К тому же в намеренных ошибках видна характерная неуверенность и нечеткость почерка. В частности, это касается окончаний таких слов, лишенных твердого и четкого нажима, характерного для остального письма. С грамматикой тоже самое: местами он пытается подражать речи необразованного батрака: «видал я вашего пацаненка» и так далее, – но за этим следует совсем не вяжущаяся с деревенщиной конструкция: «но он умер неоскверненным мной и газеты обязаны об этом рассказать». Совершенно непоследовательно, однако если он и перечитывал написанное, то непоследовательности этой не заметил. А это говорит нам о том, что он, будучи несомненно талантливым интриганом, может чересчур высоко ценить свои умственные способности. – Сделав еще один глоток «Пилзнера», Маркус прикурил сигарету и продолжил, уже не торопясь: – До сего момента мы стояли на твердой земле. Все это старая добрая наука, и ее выводы вполне могут служить уликами в суде. Около тридцати лет, несколько классов приличной школы, продуманная попытка обмана – ни один судья против этого не возразит. А вот дальше все становится несколько туманнее. Какие черты характера выдает сам почерк? Многие специалисты утверждают, что все люди, не обязательно преступники, в физическом акте письма раскрывают основные черты своего характера – независимо от того, какие слова они пишут. Маклеод здесь проделал огромную работу, и я полагаю, что в нашем случае его принципы могут принести плоды.
В этот момент его речь прервал истерический вопль с террасы:
– Святый боже, никогда не видал, чтобы такой жирняй – и так бегал!
Я уже хотел было вторично потребовать тишины, но мои приятели эту работу взяли на себя. Маркус мог продолжать.
– Прежде всего, размашистость вертикальных штрихов и крайняя угловатость многих букв указывают на человека измученного неким огромным внутренним напряжением, для которого не находится иной отдушины, кроме гнева. Фактически нажим и отрывистость письма – особенно вот здесь, видите? – так ярко выражены, что безопасно допустить склонность к физическому насилию и даже, возможно, садизму. Но все гораздо сложнее, ибо у нас имеются и другие, противоречащие элементы. В верхнем регистре – эксперты называют его «верхней зоной» – вы можете разглядеть небольшие завитушки, оставленные пером. Это часто говорит о развитом воображении автора. В нижних зонах почерк, напротив, достаточно беспорядочен – больше всего это проявляется в тенденции выворачивания хвостиков таких букв, как у и ф. Это происходит не всякий раз, но происходит, и это важно: автора хорошо выучили письму и обычно он все делает не торопясь, тщательно рассчитывая каждый шаг.
– Замечательно, – подвел итог Крайцлер. Я заметил, что его карандаш перестал двигаться. – Но меня удивляет другое, детектив-сержант: нельзя ли последние выводы сделать также из содержания записки, а не только исходя из вашего первоначального и несколько более наукообразного анализа почерка?
Маркус улыбнулся и кивнул:
– Вероятно, можно. Именно поэтому так называемое искусство чтения характера по почерку до сих нор не причислено к научным дисциплинам. Но я полагаю, что будет не лишним включить в материалы следствия эти наблюдения, поскольку они как минимум не проявляют значительных расхождений между текстом записки и почерком автора. А почти во всех фальшивках такое несоответствие наблюдается. – Крайцлер принял это заявление благожелательным кивком, хотя по-прежнему ничего не записывал. – В общем, это насчет почерка, – заключил Маркус, извлекая из кармана флакон с угольным порошком. – А теперь я поищу по краям листа отпечатки нашего любезного друга.
Пока он проделывал эту операцию, Люциус, все время внимательно изучавший конверт, произнес:
– А вот касательно марки ничего определенного сказать не могу. Отправлено было со Старого Почтамта у Городской ратуши, но надо полагать, наш человек приехал туда умышленно. Он достаточно осторожен и предполагал, что марку не оставят без внимания. И тем не менее нельзя исключать возможности, что он живет где-то в районе Ратуши.
Тем временем Маркус достал из кармана снимки отпечатков убийцы и принялся сверять их с почерневшими краями записки.
– У-гуммм, – промычал он. – Совпадает.
Теперь уже отпала всякая надежда, что письмо могло оказаться фальшивкой.
– Что обрекает нас, – сказал Крайцлер, – на титаническую работу по анализу и интерпретации текста. – Он посмотрел на часы – почти девять. – Лучше бы, конечно, совершать это на свежую голову, но…
– Да, – сказала Сара, окончательно придя в себя, – но… Мы все прекрасно поняли, что значит это «но»: убийца вряд ли учитывает, что его преследователям иногда необходим отдых. С этим настоятельным соображением мы собрались покинуть террасу в направлении дома № 808, где придется варить кофе. Какие бы опрометчивые планы ни строил каждый из нас на тот вечер, все безоговорочно отменялось. Ласло коснулся моей руки, дав понять, что хотел бы перекинуться со мной словом наедине.
– Я надеялся, что ошибаюсь, Джон, – произнес он, когда остальные обогнали нас. – И все еще могу ошибаться, но… с самого начала я подозревал, что этот человек наблюдает за нами. Если я прав, то он, возможно, шел следом за миссис Санторелли до Малберри-стрит и заметил, с кем она говорила. Сара сказала, что переводила несчастной женщине письмо прямо на ступеньках здания; убийца, если он действительно следил за ней, не мог пропустить их беседы. Он даже мог последовать за Сарой сюда, более того – возможно, он наблюдает за нами и сейчас.
Я тут же обернулся, успев кинуть взгляд на Юнион-сквер и кварталы вокруг, но Крайцлер резко дернул меня за рукав.
– Не надо – его все равно не видно, а я не хочу, чтобы это заподозрили остальные. Особенно Сара. Это может отразиться на их работе. Но мы с вами должны усилить предусмотрительность.
– Но… следить за нами? Зачем?
– Возможно, из тщеславия, – тихо ответил Ласло. – А может, также от отчаяния.
Меня как громом поразило.
– И вы подозревали все это время?
Крайцлер молча кивнул и мы двинулись следом за остальными.
– С тех пор, как мы нашли ту окровавленную тряпку в коляске. То был первый день. Вырванная страница внутри была…
– Вашей статьей, – быстро сказал я. – Как я и предполагал.
– Да, – ответил Ласло. – Должно быть, убийца наблюдал за мостом, когда я прибыл на место преступления. Я подозреваю, что страница была с его стороны чем-то вроде признания моих заслуг. А заодно – и насмешкой.
– Но откуда такая уверенность в том, что ее подбросил именно убийца? – спросил я в надежде отсрочить жуткий вывод: за нами, хоть и с перерывами, все это время следило недреманное око.
