Мистер Пиктон быстро представил нас, и мистер Кэнфилд приветствовал всех с дружелюбием, свойственным успешному игорному магнату. Но здесь крылось и нечто большее — похоже, тот простой факт, что мы были гостями мистера Пиктона, означал, что и обхождение нас ждет особое.
— Мистер Пиктон немало помог в самое рискованное время, — объяснил мистер Кэнфилд, будто услышал мысль у меня в голове. — Во времена того скверного маленького приступа реформ он убедил округ, что Саратога может закрыть все мелкие дома, ежели пожелает, но «высокие заведения» класса «Казино» стоит оставить — если, конечно, не хочется вновь кормиться лишь с минеральных вод.
— Вряд ли я оказался настолько полезным, Кэнфилд, — отозвался мистер Пиктон. — Даже самые стойкие из реформаторов в конечном счете понимали, что режут глотку самим себе. А что нынче публика?
— О, все они в сборе, — отвечал Кэнфилд, провожая нас в обеденную залу. — Брэди, мисс Расселл, Джесси Льюисон — а Гейтс наверху, все еще намеревается поставить рекорд.
Этот список лишил меня дара речи: имена Брильянтового Джима Брэди,
[45]
магната в снабжении железных дорог, желудок коего был в шесть раз больше нормы, а аппетит к еде почти столь же велик, что и страсть к драгоценным камням, и мисс Лиллиан Расселл,
[46]
известной актрисы и постоянной спутницы Брэди, были, конечно, известны тогда почти всему миру, как и теперь, — тогда как в игорных кругах имена Джесси Льюисона — «спортивного банкира» — и мистера Джона Гейтса
[47]
(который вскоре заработал прозвище «Поставь-Миллион» за проигрыш, а потом и отыгрыш почти всей этой суммы — и все в один день — в Саратоге) были столь же легендарны, а волнение вызывали даже посильней.
— Брэди в обеденной зале, разумеется, — продолжал мистер Кэнфилд. — Прикончил уже половину Колюмбэновых запасов и требует продолжения. Подыщу вам столик подальше от него — даже при всех своих брильянтах аппетиту прочих людей в такие моменты он способствует мало. — Махнув официанту на входе в зал, мистер Кэнфилд еще раз пожал руку мистеру Пиктону. — Альберт позаботится о вас — так что до встречи в игорном зале. Полагаю, наверх вы не собираетесь?
Мистер Пиктон с улыбкой покачал головой:
— С моим жалованьем? Никаких шансов, Кэнфилд. Мы и так нанесем себе немалый урон в общем зале, благодарю покорно.
Мистер Кэнфилд выразил свое почтение прочим из нас и чуть было не растворился в толпе, но потом словно вспомнил что-то и остановился:
— О, кстати, Пиктон. Прошел слух, будто вы собираетесь вновь открыть то дело — насчет застреленных деток?
Нам оставалось только скрыть свое изумление — но мистер Пиктон лишь улыбнулся и вновь покачал головой.
— Не переживайте, Кэнфилд, — сказал он. — Постараюсь держать вас в курсе.
— Сами же знаете, как оно, — ответил тот, вежливо пожав плечами. — В этом городе люди готовы ставить на что угодно, и ставят — похоже, будут ставки и на облаву и процесс. Мне бы просто хотелось прикинуть разумные шансы.
— Пока два к одному на облаву, — изрек мистер Пиктон. — А что до процесса, я дам вам знать.
Мистер Кэнфилд бросил на него, что называется, оценивающий взгляд:
— Два к одному? Уверены?
— Уверен, — подтвердил мистер Пиктон. — Хотя человек, которого мы арестуем, может стать для вас сюрпризом.
Мистер Кэнфилд кивнул, развернулся и с очередным прощальным жестом вернулся к своему занятию — делать глупцов счастливее.
— А вот это, друзья мои, — заметил мистер Пиктон, — я и имел в виду, когда говорил о скорости распространения слухов в здешних городках.
— Хотите сказать, они собираются заключать пари на это дело? — спросил доктор, с видом легкого отвращения окинув взглядом толпу богатеев.
— Без сомнения. А вот этот блеск в глазах, Мур, ни к чему, — сообщил мистер Пиктон, покосившись на друга. — Кэнфилд не обрел бы своего положения, позволь он людям с доступом к информации себя облапошивать. — Мистер Пиктон двинулся в дальний конец вестибюля. — Так что же — отобедаем, пожалуй?
Столик наш, может, и располагался подальше от Брильянтового Джима Брэди и мисс Лиллиан Расселл, как сказал мистер Кэнфилд, но по дороге к нему нам все равно пришлось миновать эту знаменитую парочку; и событие сие воодушевляющим назвать было нельзя. Не то чтобы нам довелось как-то пообщаться с ними или их окружением — но я быстро понял по одним их нелепым выходкам, что занимательная легенда иногда может обернуться довольно удручающей реальностью. Я все знал о прославленных ювелирных гарнитурах Брильянтового Джима, общее количество бриллиантов в которых было около двадцати тысяч. И, конечно, я знал о его аппетите. Но ни одна из этих историй не подготовила меня к зрелищу человека со свиноподобной физиономией — человека, чьи знаменитые габариты из тщеславия были втиснуты в одежду на два размера меньше — проделывающего свой обычный трюк за едой: есть он начинал, когда усыпанное бриллиантами брюхо было в футе от стола, и отказывался остановиться, пока оно не касалось его края. Как раз когда мы проходили мимо, он расправлялся с семейством омаров, а поверх дорогого белого костюма и драгоценностей у него был повязан слюнявчик. К тому же он был чересчур громок — громок, с набитым ртом и весьма волен в выражениях со своими леди, прекрасно понимая, что при его миллионах и отсутствии у дам иного дарования, кроме как быть хорошенькими, они не только вынуждены все терпеть, но еще и улыбнутся, и посмеются за компанию.
Рядом с Брильянтовым Джимом сидела мисс Лиллиан Расселл, чье лицо я, разумеется, видал на рекламных щитах в Нью-Йорке — несмотря на это, впервые узрев ее во плоти, я подумал: то были чертовски льстивые плакаты. Она тоже лакала громогласные пошлости Брэди, точно кошка молоко из миски. Я вовсе не хочу сейчас показаться ханжой: бог свидетель, мой рот и тогда, и теперь способен на неподобающие вещи. Но есть все же разница между некими непристойностями в лексиконе и совершенно оскорбительным поведением, а Брэди представлял собой, как говорится, эту разницу во плоти. Все мы были наслышаны о том, что мисс Расселл на самом деле не оказывает Брэди сексуальных услуг (казалось невозможным, что кто-то в действительности способен на физический акт с этой махиной), а вместо того предается утехам с приятелем Брэди Джесси Льюисоном. Однако тем вечером, как мне показалось, мистер Льюисон к подобного рода делишкам был не расположен: может, мисс Расселл и являлась прекрасной актрисой, но фигура ее демонстрировала ущерб, нанесенный ей за множеством обеденных столов. Каких бы ухищрений несчастной команде горничных ни стоило затянуть ее в платье с узкой талией, жалованье свое они отработали не хуже любого горняка, это уж точно.
