Выражение лица мисс Маккензи сразу изменилось; слова Холмса пробудили удивление и надежду:
– Правда, мистер Холмс?
– Да. Но сейчас вам придется услышать еще кое-что страшное – вам будет тяжелее это перенести. Мужайтесь. – Девушка, все еще воодушевленная похвалой Холмса, кивнула. – Человек, который нанес вам такой вред, повредил другим людям еще сильнее – и, без сомнения, попытается так же злодейски обойтись и с вами, если узнает, что вы до сих пор здесь.
– Холмс! – перебил я. Видя потрясение и страх на лице девушки, я отвел своего друга в сторону. – Как вы можете говорить девушке такое, когда она в таком уязвимом состоянии?
– Вы ошибаетесь, Ватсон, – твердо ответил он. – Эта девушка не просто служанка в Холируд-Хаусе, какой ее счел этот Вилл Сэдлер. Она – дочь шотландской земли, и в душе у нее больше от Баннокбурна, чем от Каллодена ! – Он вернулся к мисс Маккензи, поднял ее за плечи и посадил на кровати. – Она прожила несколько дней одна, в этом истлевшем, полном призраков крыле дворца, и она еще на многое способна! Верно, мисс Маккензи?
Девушка покраснела при этих словах Холмса, и только собралась открыть рот, чтобы выразить согласие…
Как тут сверху донеслись звуки: обутый в сапоги человек медленно, нерешительно шел по деревянному полу. Неторопливо (под воздействием обстановки я бы сказал – меланхолически) сделав несколько шагов, он остановился; еще несколько шагов – и опять остановка; интервалы были неравномерные, и нельзя было сказать, что передвижения составляют какую-то осмысленную картину. Вдобавок, как будто мало было этих шагов, к ним скоро присоединился голос: человеческий, точнее – мужской; он медленно, медленно и мрачно выводил мелодию – чем-то знакомую и в то же время бесконечно чуждую.
Мисс Маккензи мгновенно прикрыла рот рукой, и ее новообретенный румянец почти так же быстро уступил место бледности.
– Это он! – отчаянно прошептала девушка.
– Он? – спросил Холмс, разглядывая панели потолка. – Сэдлер?
– Нет! – прорыдала Элисон. – Он! – Она взглянула на нас, каждой чертой своего лица выражая ужас. – Тот бедняга, которого убили тут, много лет назад! Он до сих пор тут бродит, неужто не ясно? – Она опять посмотрела на потолок. – Итальянский джентльмен, это его дух, и он пришел отомстить…
Глава IX
Полночные визиты и гости-полуночники
Я быстро сунул руку в карман, где хранился «наладонный защитник» Шинвелла Джонсона и дюжина патронов, бережно завернутых в носовой платок. Движение было чисто инстинктивным – в конце концов, пистолет не поможет против привидений, – но все же успокоило меня.
– Итальянский джентльмен? – прошептал я. – Холмс, неужели она действительно хочет сказать, что…
– Именно, – ответил Холмс, вслушиваясь в шаги и голос наверху. – Давид Риццио.
– Да! – выдохнула мисс Маккензи. – Значит, он его по правде вызвал!
– Так Сэдлер рассказал вам эту легенду? – спросил Холмс.
– И показал! – ответила девушка. – Это не легенда, мистер Холмс! Я сама видела лужу крови, которая никогда не высыхает!
Я повернулся к Холмсу:
– Боже милостивый, это еще что за…
– Да, Хэкетт мне и об этом тоже рассказал, Ватсон. И показал вот это. – Холмс достал из кармана грубо напечатанную брошюру, на обложке которой было написано:
ТАЙНЫ ВСЕХ ТЕМНЫХ И МРАЧНЫХ ЗАКОУЛКОВ ЭДИНБУРГА – РАСКРЫТЫ!
На нескольких страницах описывались разные места, где лица, готовые расстаться с неназванной (но, по всей вероятности, немалой) суммой денег, а также отважиться на ночную прогулку, могли получить «ВЕСТИ ИЗ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА!» Судя по всему, гвоздем программы был визит в королевский дворец Холируд-Хаус, где желающие могли обозреть место «самого ужасного убийства за всю историю Шотландии, столь ужасного, что убитый каждую ночь посещает место, где он испустил дух, и возобновляет лужу пролитой им крови, ища ничего не подозревающего шотландца (или шотландку!), на ком он мог бы выместить свою ярость; ведь эта нация так жестоко обошлась с ним и не отомстила за его смерть!»
Я несколько минут изучал этот документ – совершенно бессмысленный, но весьма, надо сказать, эффектный.
– Но… где можно получить такую брошюрку? Кто проводит эти экскурсии? Конечно, это должен быть человек, работающий в замке. Но если Ее Величество узнает…
– Если Ее Величество узнает, то, скорее всего, уволит всех слуг во дворце и наберет новых, – ответил Холмс. – Ведь она не сможет больше доверять ни одному. Разве они могли не знать, что происходило, что происходит – не однажды или дважды, но почти каждую ночь?
– Да, – сказала мисс Маккензи. – Верно, сэр, и как раз потому ни одна живая душа не осмеливалась заикнуться, хотя вы правильно сказали – кто здесь работает, все знали про это знают.
– И все знают, кто устраивает эти незаконные визиты? – спросил я.
Девушка быстро покачала головой:
– Каждого из нас предупреждают, чтоб не любопытствовал. И все слушаются, потому как никто не хочет лишиться места. – Она боязливо глянула на нас. – И никто не хочет, чтоб призрак за ним явился! Я слушалась этого правила, пока… если бы я только знала! Но он все превратил в игру, сэр, опять обманул меня. Он сказал, что покажет мне, и что если я буду с ним, со мной ничего не случится! Но теперь я вижу…
– Что тем он держал вас в своей власти, – продолжил Холмс. – Он обещал показать вам то самое место, где никогда не высыхает лужа крови, представил это как приключение, поняв ваш характер, а потом сказал, что если вы когда-нибудь его предадите…
Бедняжка при этих словах так задрожала от страха, что я бросился к ней и обнял за плечи, а она прошептала:
– Да! Если я выдам, что знаю, за мной явится итальянский джентльмен! И вот он явился! Но я не предавала его, мистер Холмс, клянусь своей жизнью, не предавала! Тогда почему? Почему этот несчастный неупокоенный дух является меня мучить…
Девушка была близка к истерике, но тут раздался новый звук, и она онемела от страха: с верхнего этажа донесся голос. Голос был мужской и говорил с акцентом:
– Синьорина… синьорина… час уже близок…
Мисс Маккензи, которая теперь едва могла дышать, не то что говорить, боязливо цеплялась за лацкан моего сюртука и прижималась ко мне.
– Не бойтесь, – шепнул я, плотнее обнимая ее плечи. – Дух это или человек – клянусь, он не причинит вам вреда.
Я поглядел на Холмса, ожидая, что он присоединится к моей клятве – но, к удивлению своему, увидел, что мой друг улыбается. Не в первый и не в последний раз меня ставило в тупик непостижимое веселье, которое вызывала у Холмса тема общения с потусторонним миром. Холмс догадался, что я не разделяю его чувства, быстро подошел к большому камину и указал мне на трубу; и тогда я понял, что? он хотел сказать. Призрачный голос опять принялся напевать тот же переменчивый мотив, одновременно знакомый и неизвестный, и я понял, что звук вовсе не порождается в пространстве вокруг нас, а просто доносится через трубу и усиливается, резонируя в огромной полости камина.
