Наш корабль сейчас покоится под волнами, омывающими берега этого оазиса. У нас все еще нет ясных ответов, да и от систем связи и слежения корабля не слишком много толку. Похоже, у нас проблемы с соединением и поддержкой связи со спутниковыми системами. Но даже когда нам удается соединиться, мы слышим странные сообщения со всего мира, смысл которых столь же неясен, как и все то, что мы увидели в Восточной Африке. В сообщениях проскальзывают упоминания о конфликтах там, где их быть не должно, а еще чаще мы слышим поразительные сведения, судя по которым на многих прежде раздираемых войной территориях сейчас царят мир и процветание. И все это говорит в пользу невероятного предположения, тем не менее объясняющего происходящее: Малкольм и вправду достиг успеха и сумел подчинить себе время.
Если это так, то созданный им аппарат, должно быть, самоуничтожился после выполнения задания. Скорее всего, так и было задумано, но именно поэтому у нас нет ни малейшего представления — куда, а тем более «когда» отправился Малкольм. За ужином тем же вечером мы попытались точнее определить, куда и в какую точку истории он должен был направиться, чтобы сделать то, чему мы стали свидетелями. Но полученный нами перечень вероятностей оказался бесконечен. К тому же мы пока не представляем себе полного масштаба всех эффектов. Если допустить, что невозможное на самом деле имело место, мы должны отправиться странствовать по миру (как когда-то и предлагала мне Лариса), жить по собственным законам и высматривать вокруг себя то, что может быть следами или делом рук покинувшего нас друга и брата, тем самым продолжая попытки разгадать тайну пункта его назначения. Но время и история — бесконечные паутины, и даже легкое прикосновение к любой из их бесчисленных нитей может вызвать изменения, которые трудно вообразить. Поэтому может статься, что истину мы никогда не узнаем.
Но коль скоро он справился с этим, то оставил ли ключ к разгадке? Записи? Мы так и не смогли найти ничего, но, вернувшись на Сент-Кильду, продолжим поиски. Но даже обнаружив эти документы, поймем ли мы их до конца, чтобы суметь повторить его эксперимент? И захотим ли мы этого? Все больше вопросов без ответов. Единственное, в чем мы уверены — что бы ни случилось, Малкольм никогда не вернется. Не думаю, что он захотел бы этого, даже если бы ему грозила смерть. Улучшенный вариант современного мира все же остается современным миром и годится Малкольму ничуть не больше предыдущего. Пережитые им ужасные физические и эмоциональные страдания сделали его человеком, которому Время не может предложить ничего хорошего. Может, он отомстил, уничтожив саму идею Времени. И, может, испытывал при этом, пусть даже мимолетно, обычное человеческое удовлетворение — чувство, которого в этой реальности он был бесповоротно и трагически лишен.
Что до нас, то мы ободрены крохотной надеждой на то, что Малкольм воплотил свою главную мечту. Никого эта мысль не греет так, как Ларису. Без сомнения, она будет скучать по брату, с которым делила столько тайн и печалей, которые едва бы вынес кто-нибудь другой. Но убил ли он Время или Время убило его, — как бы то ни было, она знает, что теперь он обрел покой, и мучения, что казались ему столь нескончаемыми, стали ныне преходящими треволнениями беспокойного мира, безумие которого он сумел слегка усмирить.
