— За татарина просишь? — понял Колупаев.
Лавр кивнул:
— За него.
— Как имя?
— Харузин. Да его легко узнать, татарин там один.
Назар захохотал:
— Ну и быстрый же ты, брат Лаврентий! С чего вот ты взял, что я сейчас пойду и верну тебе твоего татарина?
— Говорю тебе, он тут ни при чем. Это человек моего брата Флора. Он сам по нашей просьбе за Глебовым следил, понимаешь ты? Для чего же его вместе с прочими суду да пыткам предавать?
Приказной дьяк пристально посмотрел на брата Лаврентия. Думал о чем-то, головой вертел.
— А не боишься ты себя открыть перед всем Новгородом? Я тебе этого раба отдам, а потом слух пойдет, что вы с Флором своих людей будущим товарищам засылаете, на слово им не верите?
Лавр понял, что смертельно устал от этой борьбы. Битва словами выматывала его. А Назар возвышался, точно башня, сосал морс из кувшина, рокотал, хохотал, брызгал слюной и упрямо не говорил ни «да», ни «нет». Измором брал.
Лавр сказал:
— Говори, Назар, прямо, чего ты от меня добиваешься.
Назар стремительно наклонился вперед, вперил свои яркие зеленые глаза прямо в тихие очи инока и произнес:
— Да правды и добиваюсь. Что твой татарин делал у Глебова?
— Следил за ним.
— Давно вы с братом Глебова подозревали?
— Проверяли будущего партнера.
— Вы всегда будущих партнеров проверяете?
— Нет. Только этого.
— Почему?
— Флору показалось, что следует так поступить.
Колупаев откинулся к стене, опустил веки и проговорил тихо:
— Как вы все мне надоели… Почему никто не говорит правды? Ладно, Лавр Олсуфьич, поверю тебе на слово. Твой татарин, говоришь? Сколько дней он у Глебова?
— Восьмой, — сказал Лаврентий и поднялся, собираясь уходить.
Назар Колупаев с удивлением посмотрел на него:
— А я тебя еще не отпускал… Сиди.
Лаврентий послушно опустился опять на скамью.
Назар Колупаев показал толстым пальцем на Пафнутия, который во время всего разговора увлеченно следил за мухой, летающей взад-вперед по низенькому помещению, пронизанному полосами солнечного света.
— Кто это с тобой? — осведомился Назар.
— Я тебе только что отвечал: блаженный, подобрал на дороге, — ответил Лаврентий. — Чего ты хочешь?
— Как его имя?
— Пафнутий.
Услышав свое имя, блаженный повернулся к Лавру и одарил его сияющей улыбкой.
— Вишь, глупая, — сообщил он.
— Кто? — насторожился Назар.
Пафнутиева улыбка с Лавра перешла на Назара и обласкала его свирепую красную физиономию.
— А муха, — объяснил он. — Летает-летает, думает, у нее что-то важное тут происходит. Что-то изменится, ежели она из одного кута в другой перелетит. Серьезная, значит, муха. При деле да при исполнении.
Колупаев почувствовал определенный намек и насупился, но противоречить блаженному не стал.
— Серьезная, говоришь? — переспросил он, с важностью кивая.
Пафнутий рассмеялся, легко и радостно, как ребенок.
— И толстая, — добавил он. — И не ведает, что кто-то следит за ней, а после, глядишь, и прихлопнет.
Колупаев встал, дождался, чтобы муха села, и быстрым ловким движением ладони припечатал ее к стене.
— Вот так? — спросил он, явно намекая на что-то.
Пафнутий намека на свой счет не принял.
Назар погрозил ему пальцем:
— Я тебя запомню, Пафнутий, — обещал он.
— Запомни ты меня, — сказал блаженный с долгим вздохом, — запомни, потому что я ничего сам запомнить не могу. Даже себя. А вот была здесь… — Тут его лоб сморщился, лицо исказила мучительная гримаса. — Была здесь… муха, — выговорил он наконец, — и жужжала, жужжала что-то… Делала больно Пафнутию. И другим больно сделала… Что ей надо, этой мухе? Что? Почему она так больно делает?
— Какая муха, Пафнутий? — Лавр стремительно бросился к блаженному, взял его за руку, засмотрел в глаза, но ничего там, кроме болезненного недоумения, не разглядел.
— Не знаю, — сказал наконец Пафнутий и расплакался.
Лавр поднялся, не выпуская Пафнутиевой руки, и обратился к Назару:
— Я уведу его, Назар. Что-то его здесь огорчило.
Колупаев отозвался громким, презрительным фырканьем, но было очевидно, что он смущен странными речами блаженного.
Никем не останавливаемый, Лавр двинулся к выходу, уводя за собой послушного Пафнутия. На пороге только он оглянулся и напомнил:
— Не забудь про моего татарина, Назар.
— Иди уж, — проворчал Колупаев. Он выглядел озадаченным.
Глава 6
Прощание с Неделькой
Флор стряпал, а Наталья стояла рядом и смотрела, как он работает. В чугунок бросалась рыба, а Флор приговаривал, улыбаясь и на Наталью краем глаза поглядывая:
— Потроха — гребцу, голова — кормщику, середка — повару, лучшее место — пекарю, легкие — оставшимся дома, печень — смотревшим с берега, а хвост, Наташенька, — бездельнику…
— А уголек для чего? — спросила Гвэрлум.
— Снять горечь, — ответил Флор.
— А кто у нас бездельник? — опять спросила Наталья.
Флор обнял ее за плечи, осторожно, чтобы не испачкать.
— Бездельник у нас Животко, — молвил он. Опять он куда-то пропал.
— Флор, — Наталья высвободилась и встала прямо, стараясь говорить как можно более серьезно, — у меня сердце не на месте. Кто такой этот Животко? Почему он все время попадается на вранье и воровстве?
— Потому что он враль и воришка.
— Эльвэнильдо говорит: кто в малом предаст, тот и в большом напакостит…
— Это не Сванильдо говорит, это в Священном Писании сказано, — поправил Флор и вздохнул тяжко. — Сванильдо до сих пор у Колупаева сидит. Боязно…
— Ты не веришь, что Назар его выпустит? — спросила Наталья с новым страхом.
— Кто знает, что Колупаеву в голову вступит! — откровенно отозвался Флор. И улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка его вышла как можно более убедительной.
— Он человек добросовестный, по-своему государю предан. Ежели сочтет правильным, то отпустит и Сванильдо. За него брат Лаврентий просил, а Лавр умеет уговаривать. И насчет Животко ты напрасно беспокоишься. Бегает где-то. Он же мальчик.
— «Мальчик, мальчик»! — возразила Наталья. — Он ведь уже не ребенок. Почти юноша.
