Книга Ядовитая боярыня, страница 62. Автор книги Дарья Иволгина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ядовитая боярыня»

Cтраница 62

Он осторожно выскользнул вон. Матушка слышала, как «послушница» покидает келью задолго до полуночницы, и даже приподнялась, вглядываясь ей вслед. Севастьяну этого и было нужно.

Он добрался до ограды и остановился, ожидая — не покажется ли матушка Николая. Ждать пришлось довольно долго — запыхавшаяся старушка прикатилась колобочком нескоро. Она пометалась взад-вперед, разыскивая свою подопечную и наконец увидела ее у стены. Всплеснув руками, старенькая монахиня побежала к ней навстречу.

Севастьян усмехнулся и быстро полез на стену. Он успел перемахнуть через ограду прежде, чем старушка добежала до стены и принялась звать на помощь.

Теперь нужно бежать — и бежать как можно быстрее! Сами монахини за ним не погонятся — даже представить себе эту картину было бы смешно: одна монашка скачет, подобрав подол, по улицам, а за ней с гиканьем и улюлюканьем несутся другие… Стрельцов в монастыре нет. Настасья своим смирным поведением убедила всех, что бежать не собирается. Да и куда бы ей скрыться? А мужчины в женском монастыре — соблазн, потому их убрали почти сразу после водворения новой послушницы.

Так что погоню организуют только утром, когда весть о побеге пленницы дойдет до московского приказа. Очень хорошо.

Теперь задача Севастьяна — оставить как можно больше следов. Он торопливо шел по улицам Москвы, а едва рассвело и открыли ворота, вышел из города и отправился в сторону Костромы. Его хорошо видели, но полагали, что матушка по послушанию послана собирать милостыню.

Далее Севастьян был замечен в нескольких деревнях, где действительно побирался и рассказывал, как от него и ожидали, различные истории о чудесах, о дивных вразумлениях грешников и прочем, и при том много плакал и вздыхал.

Затем, когда следов было оставлено, по мнению Севастьяна, достаточно для того, чтобы посланная за «Настасьей» погоня убедилась: беглянка направляется в Кострому, — юноша резко свернул с большой дороги в лес и там переменил одежду. Под монашеским платьем у него были штаны и старая рубаха, разорванная почти до пупа.

Надеть рваную рубаху придумал Вадим Вершков — его совет, спасибо: при виде этого костюма никому и в голову не придет заподозрить в миловидном юноше переодетую девушку.

Игра с переодеваниями продолжалась. Лесами, распевая песни, которым научил своего крестного отца Иона, Севастьян пробирался к Новгороду. Дорога предстояла неблизкая, но на сердце у него было легко: скоро, совсем скоро обидчики семьи Глебовых будут уничтожены — и ни одному человеку на свете не смогут они больше причинить зла!

* * *

С беспамятным Пафнутием творилось нечто странное. Все были настолько заняты организацией похищения Настасьи, что мало обращали внимания на блаженненького, а между тем стоило бы проследить за ним.

Им овладело непонятное беспокойство. Пока «приключенцы» (так называются игроки, которые отважно отправляются навстречу какой-либо авантюре) ездили в Москву и обихаживали монастырь, Пафнутий остался предоставлен сам себе. Поначалу он бесцельно слонялся по двору, что-то бормоча себе под нос — и даже не всегда замечая, как слова спрыгивают у него с языка. И что это были за слова — он тоже не знал. Бесхозные, безнадзорные словеса. Кого-то он звал, о чем-то просил…

Очевидно, просимого Пафнутий на дворе Флорова дома не обретал, и беспокойство его все усиливалось. Он метался, что-то пытался раскапывать во дворе, то в одном, то в другом месте расковыривая ямки, затем вдруг с размаху садился на землю, обхватывал голову руками, раскачивался из стороны в сторону и подвывал.

Продолжалось такое недолго. Через два дня Пафнутий внезапно исчез. Его не обнаружили ни на конюшне, ни у ворот, где он иногда просиживал часами, глядя в одну точку и безмолвно шевеля губами, ни в комнатах небольшого, но полного закоулков и маленьких кладовок флоровского дома.

Искать блаженного поначалу не стали. Он уже не раз уходил из дома и бродил по улицам — в поисках памяти, как предполагал Лавр. Препятствовать такому человеку — быть может, преграждать путь духовному его деланию, сокровенному и тайному даже для самого делателя. Никогда нельзя до конца понять другого, можно лишь с любовью и благоговением принимать его у себя и помогать совершать земное делание.

Так рассуждал Лавр.

И потому Пафнутий брел себе и брел по дорогам, выискивая взглядом то строение, которое успокоило бы его сердце, — но никак таковое не находя.

Он впал в еще большее смятение, пока вдруг не догадался покинуть Новгород. За городскими стенами сразу успокоилось его душа. Теперь ноги несли его по знакомой дороге, кругом стояли безмолвные деревья — они, казалось, одобряли избранное странником направление. «Там, там ждет тебя утешение, — шелестели листья. — Там тебя встретят… Там обретешь вожделенное…»

Пафнутий вновь начал улыбаться, поначалу робко. Но по мере того, как он все дальше углублялся в лес, огонек надежды в его сердце разгорался.

Наконец он увидел то, к чему так стремилось его естество, — имение с широким, раскинувшимся многими пристройками господским домом посреди сада. Простирая руки к этому дому, как будто только в нем заключалось его спасение, Пафнутий приблизился и упал на колени.

Несколько человек подошло к нему, остановилось. Чей-то голос проговорил незнакомое слово. Пафнутий поднял голову и увидел женское лицо в обрамлении пестрого платка.

— Пафнутий, — проговорило женское лицо.

Странные волны, пробегающие по воздуху, искажали его, голос звучал низко и раскатисто, как гром, величаво простершийся по небу, а губы шевелились не в такт голосу.

— Никак, ты вернулся, глупый Пафнутий! — говорила между тем служанка. — Наша госпожа и ждать тебя позабыла. Ты больше не нужен ей, помнишь? Хорошо, если не изведет она тебя, Пафнутий, потому что у нее теперь другой полюбовник, а ты, глупый раб, больше ей не требуешься!

Ничто в памяти Пафнутия не пошевелилось от этих слов. Он встал и побрел за служанкой в сторону дома.

Там творилось нечто непотребное. Беспамятный Пафнутий и трети от происходящего не понял, а осознал лишь, что пребывает в аду.

Авдотья Туренина в царском облачении восседала на престоле, накрытом бархатными подушками. Под ногами у нее лежал Мокей Мошкин. Красные туфельки хозяйки впивались ему в спину. Лицо Мошкина, повернутое в сторону зрителей, было искажено страданием и злобой. Повязки на его ранах были старые и пропитались кровью — рана опять открылась, но до этого никому сейчас не было дела. Дворовые люди даже злорадствовали по этому поводу, ибо натерпелись от зазнавшегося холопа и теперь втайне торжествовали.

Несколько прислужниц Авдотьи в мужской одежде с трудом удерживали копья и рогатины, с которыми покойный Туренин ходил на кабана. Они явно изображали воинов.

Пред светлейшее лице Авдотьи привели девку-прислужницу — в одной рубахе, босую, со связанными руками и распущенными волосами. Девка топталась на месте и косила глазами. Было очевидно, что, она перепугана до смерти.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация