— Почему ты так в этом уверен?
Теперь Севастьян подъехал совсем близко. Он не смотрел на своего оруженосца. Разговаривая с Ионой, молодой боярин не сводил глаз с чужака.
— Потому что он мне улыбнулся, — объяснил Иона. — Неделька так говорил. Мол, смеяться кто угодно может. Вон, и ад называется «всесмехливым». Потому что глумливый смех — это как раз по бесам, по самому их нутру приходится… И в Писании нигде не сказано, что Господь наш смеялся. Да уж конечно, таким смехом он не смеялся! Зато он знал истинное веселье, а это веселье выражает себя улыбкой…
— Можно поспорить, — пробормотал Севастьян. Он не любил, когда Иона принимался пространно цитировать философские высказывания покойного скомороха. Все-таки Неделька — не такой уж кладезь премудрости. Не смехачу рассуждать о подобных материях. Кроме того, многие из неделькиных идей были весьма сомнительны.
Севастьян Глебов спешился и принялся обтирать испуганную лошадь. Старик и странное существо, похожее на беса, следили за ним без интереса.
Потом Иона обратился к старику:
— Расскажи, почему с тобой ходит это чудище. Думается мне, ты для того нас сюда и завлек, чтобы поведать эту историю, ибо она обладает смыслом.
— Истинная правда! — тихонько засмеялся старик. — Я решил подвизаться в этих лесах в уединении и безмолвии. Это давалось мне с большими трудами. Я боялся темноты, не любил леса, хворал зимой, а летом страдал от мошки и дождей. Однако постепенно жизнь моя наладилась и здесь. Я отвык говорить и произносил вслух только слова молитв и псалмов, один за другим покидали меня грехи. Сперва отстало чревоугодие, потом сластолюбие, после и стяжательство… и так постепенно избавлялся я от грехов. И когда душа моя очистилась и сделалась как празднично убранные хоромы, явилась гордость — мать всех пороков — и вошла в мою душу, как царица.
Я долго не замечал ее присутствия и продолжал читать свои молитвы. Я бормотал их по заученному, твердил их, как ученая птица, почти не понимая их смысла. Однако я был усерден — хотя бы в этом мне не было отказано. И в один прекрасный день я услышал голос…
Тут старик всхлипнул. Он явно приближался к кульминации своего рассказа и видно было, что случившееся с ним некогда глубоко трогает его до сих пор.
С трудом совладав с собой, старик продолжал:
— Голос спросил меня: «Чего ты желаешь? Проси! Ибо нам было открыто, что дурного ты не попросишь!» Я решил испытать говорившего и спросил его в ответ: «Кто ты? Не бес ли говорит со мной, притворяясь ангелом света?» — «Ты узнаешь это, когда выскажешь свою просьбу», — был ответ. И я попросил: «Если ты ангел света, то сделай так, чтобы тот мой грех, о котором я не знаю, вышел из меня и пребывал от меня отдельно». — «Откуда ты знаешь, что в тебе есть грех, которого ты не знаешь?» — удивился лучезарный голос, и я услышал в нем сочувственные нотки. «Если бы грехов во мне не было, — сказал я, — то Господь призвал бы меня к себе, потому что я пришел бы в меру совершенного человека. Но нет, живет во мне какая-то тайная душевредная гадина, о которой я и не догадываюсь. Позволь ей выйти из меня!» И голос сказал: «Будь по-твоему!»
Лучезарный свет погас, голос замолчал. Я был по-прежнему один в своей крохотной лесной келье. Но вдруг я услышал за порогом странное рычание. Я приоткрыл дверь и увидел вот это неприятное существо. Оно не колебалось ни мгновения — поднявшись на задние лапы, бросилось на меня и попыталось перегрызть мне горло.
Я с трудом отбился от него. Однако оно не отступало. Целый день длилось наше противостояние. Зверь прокусил мне руку, порвал кожу на горле. Я мог истечь кровью, но злобное создание не оставляло меня в покое. Наконец я огрел его поленом по голове и смог закрыть дверь, временно избавившись от своего непонятного врага.
И снова в моей келье затеплился свет. Некто невидимый присутствовал там.
«Что это было за существо? — спросил я. — Почему оно пыталось меня убить?» — «Ты еще не понял? — прозвенел голос. — Это твой главный грех, твоя гордость. Теперь она сторожит твой порог и готовится к новому нападению. Сражайся с ним не внутри себя, но снаружи. Так легче одолеть нечисть, ибо тебе будет яснее, насколько отвратителен этот зверь, доселе живший в самых потаенных недрах твоей души.»
«Но ведь я могу и не победить!» — испугался я. «Ты в любом случае мог не победить, — возразил голос, — но так, как теперь, тебе будет легче».
И голос замолчал навсегда. А я остался сражаться с моей гордостью. Я должен был убить ее… Но не смог. Вместо этого я приручил ее. Теперь она ходит за мной, как верный домашний зверь, и я не знаю, что мне делать. Я оказался хуже, чем предполагал изначально, когда только начинал свой подвиг пустыннического жительства. Я научился жить со своей гордостью в мире и дружбе. Не знаю, чему научит вас эта история.
С этими словами старик повернулся и заковылял прочь.
Молодые люди почувствовали себя такими усталыми, что заночевали прямо на обочине дороги. Они развели костер и дежурили по очереди, опасаясь стариковой гордости. Кто знает? Может быть, эта зверюга не такая уж и ручная!
* * *
Ближайшей целью царя Иоанна стал город Дерпт. Туда было направлено большое российское войско, конница с пехотой, и более ста пушек, и осадных, и полевых. Возглавлялось войско знатнейшими воеводами — князьями Иваном Мстиславским и Петром Шуйским. Главнокомандующим в этой войне был Адашев, который полагал, что незачем растрачивать силы русские на совершенно ненужную России завоевательную войну. Впрочем, царю Иоанну понравилось брать города и покорять народы. После славнейшего взятия Казани все казалось ему нипочем, а с не которого времени Иван Васильевич не терпел никаких возражений. Как топнет ногой — так разом и голова с плеч. И, в душе оставаясь все так же против этой войны, Адашев добросовестно командовал армиями. Царь не сможет, по крайней мере, упрекнуть его в неповиновении. Назначение на этот пост воспринималось Адашевым как проявление государевой немилости. Впрочем, так оно и было.
После памятной болезни, когда государь едва не отошел ко Господу (а случилась роковая болезнь вскоре после падения Казани), многое изменилось. Тогда, пока царь болел и не знал, останется ли жить и править страной или покинет земное отечество ради небесного, бояре не захотели присягать малолетнему царевичу и предложили назвать наследником престола одного из знатнейших бояр. И Адашев поддержал последнее решение. Царь выздоровел, необходимость в немедленном назначении наследника отпала — но Иван Васильевич не забыл ничего.
И этим воспользовались дворцовые интриганы. И вот Адашев командует в Ливонии, под зорким оком незримых шпионов, которые докладывают царю о каждой его недовольной гримасе…
Полки перемещались медленно. Мимо тянулись темно-зеленые берега реки Эмбах. Плоская грудь реки несла на себе корабли, груженные тяжелыми огнестрельными снарядами. Воевода князь Барбашин с двенадцатью тысячами легкой кавалерии унесся далеко вперед — занять дорогу к морю.
Последняя мера представлялась необходимой, поскольку, согласно слухам (а на самом деле — шпионским донесениям) магистр Ливонского ордена Вильгельм фон Фирстенберг отправил богатую орденскую казну в Габзаль — для безопасности.
