Первыми в дом пролезли, оттеснив хозяина, стражники. За ними проскочил сам Фердинанд, далее вошел инквизитор Санчес и последним — незнакомец в капюшоне.
Тенебрикус оставил своих друзей на постоялом дворе. Незачем им соваться в логово Фердинанда. Тенебрикус полагал, что это душевредно. С собой он взял только Харузина. Одетый стражником, он озирался по сторонам с нескрываемым интересом. Сергей впервые был в таком доме.
Разумеется, на некоторых играх ребята с удовольствием отыгрывают мусульманский восток. Девочки облачаются в шаровары и заматывают лица, интригуя напропалую в «гареме» и заодно готовя кашу у костра — для «повелителя». Команда мусульманского лагеря начинает изъясняться с сильным кавказским акцентом — с большим или меньшим успехом. Некоторые цитируют ибн-Сину или Ходжу Насреддина. Наиболее ретивые заучивают молитвы на фарси.
Естественно, народ радостно совершает намаз пять раз в день. В пять утра, пугая соседние команды и случайных грибников — энтузиастов, «муэдзин» начинает вопить из палатки, созывая «правоверных» на молитву. У каждого есть молитвенный коврик, халат и набор дежурных благоглупостей.
В целом такие команды бывают очень эффективными. Потому что хорошо изученная и от души отыгранная экзотика — великолепный способ сплотить команду. Похожие вещи случаются при отыгрывании Японии или древнего Китая.
Сейчас Харузин напрягал все свои ролевые воспоминания, чтобы не выйти из роли севильского стражника в составе свиты главного инквизитора.
Старичок-мориск вел себя совершенно так, как один знакомый Харузину ролевик. Это был очень известный (в узких кругах) и очень хороший ролевик. Он с одинаковым успехом играл и мавра, и Робин Гуда, и Короля Артура, и офицера первой мировой, и Высокого Эльфа, и назгула… В роли старого, нищего, лукавого мусульманина он точно так же утрированно кланялся, пригибался к земле при виде вышестоящих, точно так же втайне презирая этих напыщенных, надутых дураков в богатых халатах. Поэтому Харузину постоянно казалось, что мориск врет. Что он издевается над гостями. Что он каким-то мистическим образом узнал о ролевых играх и теперь пародирует ролевиков.
— С тобой была женщина, — сказал Санчес. — Где она?
— О господин! — возопил Фердинанд. — Какая женщина может быть с таким бессильным старцем, твой ничтожный слуга?
Он бегал перед идущим вперед Санчесом, как пес, который то выскакивает на лесную дорогу, то исчезает в чаще, то вдруг появляется — проверить, следует ли за ним медлительный хозяин. Полы халата Фердинанда мели пол.
— С тобой была женщина, — повторил Санчес с нажимом.
— Бессильный старец не прикасается к женщине, — вздохнул Фердинанд. — Он не оскверняет своего тела бесполезной похотью. К тому же твой ничтожный раб — христианин и потому ведет целомудренный образ жизни.
Он поцеловал кончики своих пальцев и устремил на Санчеса сладкий взгляд, намеренно игнорируя зловещего гостя в низко надвинутом капюшоне.
— Где она? — тихо спросил Тенебрикус.
— О, господин! — возопил Фердинанд и завертелся на месте, точно дервиш. — Разве достойно показывать женщин дома незнакомым мужчинам? Этого не делают!
— Ты ведь клялся в том, что являешься добродетельным христианином! — напомнил Тенебрикус. — Христиане не прячут своих женщин.
— И напрасно, — живо проговорил старик. — Потому что среди мусульманских женщин не случается такого разврата и глупостей…
Он прикусил язык и сделал вид, что очень испугался, сказав лишнее. Но Тенебрикус хорошо видел: старик попросту тянет время. Может быть, даже рассчитывает на то, что его схватят, а его ученицу и воспитанницу не тронут.
Тенебрикус приблизил лицо к самым глазам Фердинанда и прошипел:
— Где Милагроса?
— Не знаю, мой господин! — ответил Фердинанд дерзко.
Тенебрикус отшатнулся от него и выкрикнул, обращаясь к стражникам:
— Ищите!
Те бросились в разные комнаты дома и вскоре действительно притащили Соледад Милагросу. Она шла рядом с одним из стражей, очень прямая и гордая. На ней была ее обычная одежда: пышная длинная юбка из рваной, но очень богатой ткани, блуза с длинными рукавами и низким вырезом, в который можно было увидеть ее груди; на голове — легкий шарф, который скрывал нижнюю часть ее лица.
— Вы имеете право хранить молчание, — сказал Харузин. — Все, что вы скажете, будет обращено против вас.
Он говорил это по-русски, поэтому Милагроса вздрогнула и устремила на него огненный взгляд. Она не поняла смысла произнесенных слов. Не догадалась и о происхождении языка. Но зловещий смысл фразы угадала обостренным чутьем пойманного в ловушку животного.
Она что-то прокричала низким, гортанным голосом и рванулась в сторону.
Фердинанд мелко хихикал, поглядывая на нее тревожными, странно расширенными глазами.
— Взять обоих! — приказал Тенебрикус.
Санчес повернулся к стражникам.
— Вы слышали, что вам сказали? Выполняйте!
— Вы допускаете сейчас очень большую ошибку, мой господин, — произнес Фердинанд совсем другим тоном. Теперь в голосе мориска не было ни приниженности, ни старческого дребезжания. — Очень большую ошибку.
И непонятно было, что означают эти слова: то ли утверждение собственной невиновности, то ли угрозу.
Когда двое стражников увели арестованных и Санчес с Тенебрикусом и Харузиным остался в доме мориска, главный инквизитор Севильи обратился к представителю Ордена Святой Марии Белого Меча:
— Что дальше?
— Нам следует найти эти вещи.
— Вы уверены, что кристалл и книги в доме Фердинанда?
— Дорогой брат, — сказал Тенебрикус проникновенно, — я уверен, что Фердинанда не зовут Фердинандом. Я уверен, что Милагроса — не его дочь и не его внучка. Я уверен в том, что эта дьяволица побывала в Англии и привезла сюда две книги и колдовской кристалл. Равно как и в том, что эти предметы сейчас находятся в том же доме, где стоим и тратим время на пустые пререкания мы с вами.
— В таком случае, начнем, — вздохнул Санчес. Он был человеком покладистым, приученным почитать начальство и в принципе очень не любящим неприятности.
Они разошлись по разным комнатам и вскоре Санчес вернулся в ту, где они назначили место встречи, — с кувшинами в нишах и узорными тенями, — чтобы предъявить ковер, в который были завернуты две книги. Одна из них — в треснувшем деревянном окладе, с полусгнившими страницами, явно более старинная, — представляла собой запрещенный и многократно сожженный трактат аббата Тритемия «Стеганография». Вторая, гораздо более новая, на более дешевом материале, — труд доктора Джона Ди «Монас Иероглифика». Эту книгу еще не сжигали ни разу. Она даже не успела попасть в списки запрещенных инквизицией книг.
— Мы ведь искали именно это? — осведомился Санчес.
