Глава 2
Артему в голову опять полезла всякая дрянь. Черные…
Проклятые нелюди, которые, правда, в Артемовы дежурства попадались только один
раз, но напугался он тогда здорово, да и как не напугаться… Вот сидишь ты в
дозоре… Греешься у костра. И вдруг слышишь — из туннеля, откуда-то из глубины,
раздается мерный глухой стук — сначала в отдалении, тихо, а потом все ближе и
громче… И вдруг рвет слух страшный, кладбищенский вой, совсем уже невдалеке…
Переполох! Все вскакивают, мешки с песком, ящики, на которых сидели —
наваливают в заграждение, наскоро, чтобы было где укрыться, и старший изо всех
сил кричит, не жалея связок: «Тревога!», со станции спешит на подмогу резерв,
на стопятидесятом метре расчехляют пулемет, а здесь, где придется принять на
себя основной натиск, люди уже бросаются наземь, за мешки, наводят на жерло
туннеля автоматы, целятся, и, наконец, подождав, пока упыри подойдут совсем
близко, зажигают прожектор — и странные, бредовые черные силуэты становятся
видны в его луче. Нагие, с черной лоснящейся кожей, с огромными глазами и
провалами ртов… Мерно шагающие вперед, на укрепления, на людей, на смерть, в
полный рост, не сгибаясь, все ближе и ближе… Три… Пять… Восемь тварей… И самый
ближний вдруг задирает голову и испускает прежний заупокойный вой… Дрожь по
коже, и хочется вскочить и бежать, бросить автомат, бросить товарищей, да все к
чертям бросить и бежать… Направляют прожектор в их морды, чтобы ярким светом
хлестнуть их по глазам, и видно, что они даже не жмурятся, не прикрываются
руками, а широко открытыми глазами смотрят на прожектор и все размеренно идут
вперед, вперед… И тут, наконец, подбегают со стопятидесятого, с пулеметом,
залегают рядом, летят команды… Все готово… Гремит долгожданное «Огонь!» Разом
начинают стучать несколько автоматов, и громыхает пулемет… Но черные не
останавливаются, не пригибаются, они в полный рост, не сбиваясь с шага, также
мерно и спокойно идут вперед… В свете прожектора видно, как пули терзают
лоснящиеся тела, как толкают их назад, они падают, но тут же поднимаются,
выпрямляются — и вперед… И снова, хрипло на этот раз, потому что горло уже
пробито, раздается жуткий вой. И пройдет еще несколько минут, пока стальной
шквал угомонит наконец это нечеловеческое бессмысленное упорство. И потом еще,
когда все упыри уже будут валяться, бездыханные (да и дышат ли они?), недвижимые,
разодранные на клочки, издалека, с пяти метров будут еще их достреливать
контрольными в голову. И даже когда все уже будет кончено, когда трупы их уже
скинут в шахту, все будет стоять перед глазами та самая жуткая картина, — как
впиваются в черные тела пули, и жжет широко открытые глаза прожектор, но они
все также мерно идут вперед…
Артема передернуло при этой мысли. Да уж, лучше про них не
болтать, подумал он. Так, на всякий случай.
— Эй, Андреич! Собирайтесь! Мы идем уже! — закричали им с
юга, из темноты.
— Ваша смена кончилась!
Люди у костра зашевелились, сбрасывая оцепенение, вставая,
потягиваясь, подбирая рюкзаки и оружие, причем Андрей захватил с собой и
подобранного щенка. Петр Андреич и Артем возвращались на станцию, а Андрей со
своими людьми, — к себе на стопятидесятый, ждать, пока и их сменят.
Подошли сменщики, обменялись рукопожатиями, выяснили, не
было ли чего странного, особенного, пожелали отдохнуть как следует и уселись
поближе к огню, продолжая свой разговор, начатый раньше.
Когда все двинулись по туннелю на юг, к станции, Петр
Андреич горячо о чем-то заговорил с Андреем, видно, вернувшись к одному из их
вечных споров, а давешний бритый здоровяк, расспрашивавший про рацион черных,
поотстал от них, поравнявшись с Артемом и пристроился так, чтобы идти с ним в
ногу.
— Так ты что же, Сухого знаешь? — спросил он Артема глухим
своим низким голосом, не глядя ему в глаза.
— Дядю Сашу? Ну да! Он мой отчим. Я и живу с ним вместе, —
ответил честно Артем.
— Надо же… Отчим… Ничего не знаю такого… — пробормотал
бритый.
— А вас вообще как зовут? — решился Артем, определив, что
если человек расспрашивает про родственников, то это вполне дает и ему право
задать ему такой вопрос.
— Меня? Зовут? — удивленно переспросил бритый.
— А тебе зачем?
— Ну я передам дяде Саше… Сухому, что вы про него
спрашивали.
— Ах, вот для чего… передавай, что Хантер… Хантер спрашивал.
Охотник. Привет передавал. — Хантер? Это ведь не имя. Это что, фамилия ваша?
Или прозвище? — допытывался Артем.
— Фамилия? Хм… — Хантер усмехнулся.
— А что? Вполне… Нет, парень, это не фамилия. Это, как тебе
сказать… Профессия. А твое имя как? — Артем.
— Вот и хорошо. Будем знакомы. Мы наше знакомство, наверное,
еще продолжим. И довольно скоро. Будь здоров! — и, подмигнув Артему на
прощание, остался на стопятидесятом метре, вместе с Андреем.
Оставалось уже немного, издалека уже слышался оживленный шум
станции. Петр Андреич, шедший с Артемом, вдруг спросил у него озабоченно: —
Слушай, Артем, а что это за мужик вообще? Чего он там тебе говорил?
— Странный какой-то мужик! Про дядю Сашу он спрашивал.
Знакомый его, что ли? А вы не знаете его?
— Да вроде и не знаю… Он только на пару дней к нам на
станцию, по каким-то делам, вроде бы Андрей его знает, ну вот он и напросился с
ним в дозор. Черт знает, зачем ему в дозор идти… Какая-то у него физиономия
знакомая…
— Да. Такую физиономию забыть нелегко, наверное, —
предположил Артем.
— Вот-вот. Где же я его видел? Как его зовут, не знаешь? —
поинтересовался Петр Андреич.
— Хантер. Так и сказал — Хантер. Пойди пойми, что это такое.
— Хантер? Нерусская какая-то фамилия… — нахмурился Петр
Андреич.
Вдали уже показалось красное зарево — на ВДНХ, как и на
большинстве станций, обычное освещение не действовало, и вот уже третий десяток
лет люди жили в багровом аварийном свете. Только в «личных аппартаментах» — в
палатках, комнатах, — изредка светились обычные электролампочки. А настоящий,
яркий свет от ртутных ламп озарял лишь несколько самых богатых станций метро. О
них складывались легенды, и провинциалы с крайних, забытых богом полустанков,
бывало, годами лелеяли мечту добраться и посмотреть на это чудо.
На выходе из туннеля они сдали в караулку оружие,
расписались, и Петр Андреич, пожимая Артему на прощание руку, сказал:
— Ну, Артем, давай ка ты на боковую! Я сам еле на ногах, а
ты, наверное, вообще стоя спишь. И Сухому — пламенный привет. Пусть в гости
заходит.
