Прервавшийся на минуту, чтобы налить ему в эмалированную
кружку кипятка, пожилой караульный продолжил свой рассказ: — Так вот… Мне тогда
поручили следить за радиоэфиром. Все надеялись сигнал из правительственных
бункеров за Уралом поймать. Да только напрасно старались, по стратегическим
объектам они в первую очередь ударили. Тут тебе и Раменкам хана, и всем
загородным дачам с их подвалами на тридцать метров в глубину хана… Раменки,
они, может, и пожалели бы… Они по мирному населению старались не очень-то…
Никто же тогда не знал, что это война — до самого конца, когда уже все равно.
Так вот, что я говорю-то… Раменки они может и пожалели бы, но там рядом
командный пункт находился, и вот они в самую маковку и всадили… А уж
гражданские жертвы — это, как говорится, сопутствующий ущерб, извините. Но пока
еще в это не верил никто, начальство посадило за эфиром следить, там рядом с
Арбатской в бункере. И поначалу много чудного ловил… Сибирь молчала, зато
другие отзывались. И подводные лодки отзывались, стратегические, атомные.
Спрашивали, бить или не бить… Люди не верили, что Москвы больше нет. Капитаны
первого ранга прямо в эфире как дети рыдали. Странно это, знаешь — когда
прожженные морские офицеры, которые за всю жизнь и слова одного цензурного не
сказали, плачут, просят поискать, нет ли среди спасшихся их жены, дочерей…
Пойди поищи их тут… А потом — все по-разному: кто говорил, все теперь, не
нашим, так и не вашим, пропади оно к чертям, и уходили к их берегам — весь
боекомплект разряжать по городам. А другие — наоборот, решали: раз уж все равно
все летит в тартарары, больше и воевать смысла не имеет. Зачем еще людей
убивать? Только это уже ничего тогда не решало. И тех, кто за семью отомстить
решил, хватило. А лодки еще долго отвечали. Они там по полгода под водой, на
дежурстве находиться могли. Кого-то, конечно, вычислили, но всех найти не
могли. Вот уж наслушался историй, до сих пор как вспомню — дрожь по коже. Но я
все не к этому. Поймал я однажды экипаж танка, который чудом при ударе уцелел —
перегоняли они свою машину из части, или еще что-то… Там же новое поколение
бронетехники от радиации защищало. И вот как их было там трое человек в этом
танке, так и пошли они на полной скорости от Москвы на восток. Проезжали через
горящие деревни, баб с собой каких-то подобрали — и дальше, на заправках соляры
зальют, и снова в дорогу. Забрались в какую-то глухомань, где уже и бомбить-то
нечего было, тут у них наконец горючее и вышло. Фон радиационный и там,
конечно, был — будь здоров, но все же не такой, как рядом с городами. Разбили
они там лагерь, танк на пол-корпуса в землю вкопали — вышло у них вроде
укрепления. Палатки рядом поставили, потом со временем землянки вырыли,
генератор ручной устроили для электричества, и довольно долго так жили, вокруг
этого танка. Я с ними года два чуть не каждый вечер разговаривал, все дела их
семейные знал. Сначала у них спокойно все было, хозяйство завели, дети у двоих
родились… почти что нормальные. Боеприпасов у них хватало. Они там всякого
насмотрелись, такие твари из лесу выходили, что он и описать-то их как следует
не мог, этот лейтенант, с которым мы говорили. А потом пропали они. Я еще с
полгода их поймать пытался, но что-то у них случилось. Может, генератор или
передатчик из строя вышли, а может, боеприпасы кончились… — задумчиво добавил
караульный. — Ты про Раменки говорил, — вспомнил его напарник, — что их
разбомбили, и я подумал: вот сколько здесь уже служу, никто мне про Кремль
сказать не может: как же так вышло, что он целым остался? Почему его не
тронули? Вот уж там должны быть бункеры так бункеры… — Кто тебе сказал, что не
тронули? Еще как тронули! — заверил его тот. — Его просто разрушать не хотели,
потому что памятник архитектуры, ну заодно и новые разработки на нем испытали.
Вот и получили мы… Уж лучше бы они его мегатоннами сразу стерли, — он сплюнул
на землю и замолчал.
Артем сидел тихонько, стараясь не отвлекать ветерана от
воспоминаний. Редко когда ему удавалось услышать столько подробностей о том,
как это происходило. Но пожилой караульный замолчал, задумавшись о чем-то
своем, и в конце концов он, подождав, решился задать вопрос, который его и
раньше уже занимал: — А ведь в других городах тоже метро есть? Ну было, по
крайней мере, я слышал. Неужели больше нигде людей не осталось? Вы когда
связистом работали, никаких сигналов не принимали? — Нет, ничего не было. Но
ты, парень, прав, в Ленинграде, к примеру, должны были люди спастись, у них
станции в метрополитене глубоко залегали, некоторые еще даже глубже, чем у нас
тут. И устроено было так же. Помню, я туда ездил, когда молодой еще был. У них
там на одной линии выходов на пути не было, а стояли такие здоровенные железные
ворота. Поезд приедет — и створки и у них вместе с дверями поезда открываются.
Меня это очень тогда удивило, помню. Сколько не спрашивал — никто толком
объяснить не мог, зачем оно так устроено. Один говорит — чтобы от наводнения
защищало, другой — при строительстве на отделке сэкономили. А потом
познакомился с метростроевцем одним, и он мне рассказал, что они пока эту линию
строили, у них половину строительной бригады кто-то сожрал, да и в других
бригадах тоже самое творилось. Только кости находили обглоданные и инструменты.
Населению, понятное дело, ничего не сообщили, но двери эти чугунные по всей
линии поставили, от греха подальше. А ведь это еще когда было… Что уж там от
радиации началось, и представить себе трудно.
Разговор оборвался: к заставе подошел Мельник и с ним еще
один человек — невысокий и кряжистый, с обросшей короткой бородой массивной
челюстью и глубоко посаженными глазами. Оба были уже в защитных костюмах и с
большими рюкзаками за плечами. Мельник молча осмотрел Артема и поставил ему под
ноги большую черную сумку, и жестом указал ему на армейскую палатку.
Артем скользнул внутрь и, расстегнув молнию на сумке, достал
из нее черный комбинезон вроде того, что был надет на Мельника и его напарника,
необычный противогаз с широким обзорным стеклом и двумя фильтрами по бокам,
высокие шнурованные ботинки и, главное — новый автомат Калашникова с лазерным
целеуказателем и складным металлическим прикладом. Это было оружие совершенно
особенное, похожее Артем видел только у элитных подразделений Ганзы,
патрулировавших линию на мотовозах. На дне лежал длинный фонарь и круглый шлем,
обитый снаружи тканью.
