Свет погас. Стремительные шуршащие шаги дикаря и легкий
детский топоток смолкли в отдалении. Жрец довольно захихикал. — Забыл наказать
мальчонке, чтобы не наедался на ночь сегодня, завтра как-никак праздничный
стол, — сказал он. — Я тут с тобой поболтаю немножко, если ты не против. У нас
пленных здесь обычно не берут, разве только детей. Взрослых все больше
оглушенных приносят. Я бы и рад с ними поговорить, да вот их съедают слишком
быстро… — И зачем вы тогда их учите, что есть людей — это плохо? — равнодушно
спросил Артем. — Червь там плачет, и прочее? — Ну, как сказать… Это им на
будущее. Вам, конечно, этого момента не застать, да и мне тоже, но сейчас
закладывается основа будущей цивилизации… Культуры, которая будет жить в мире с
природой. Для них каннибализм — это вынужденное зло. Без животных белков, видишь
ли, никуда. Но предания останутся, и когда прямая потребность убивать и жрать
себе подобных пропадет, они должны прекратить это делать. Вот тогда Великий
червь и напомнит о себе. Жаль, только жить в эту пору прекрасную… — старик
снова неприятно засмеялся. — Знаете, я столько всего уже навидался в метро, —
сказал Артем. — На одной станции верят в то, что если глубоко копать, можно
докопаться до ада. На другой — что мы уже живем в преддверии рая, потому что
последняя битва добра и зла завершена, и те, кто выжил — избраны для вхождения
в Царство божие. После этого в вашего Червя уже как-то не особо верится. Вы
сами хотя бы в него верите? — Какая разница, во что верю я или другие жрецы? —
усмехнулся старик. — Жить тебе осталось немного, пару часов, так что расскажу-ка
я тебе кое-что. Люблю с обреченными беседовать, жаль, редко получается. Ни с
кем не можешь быть таким искренним, как с тем, кто все твои откровения унесет в
могилу… Так вот, во что верю я сам — не важно. Главное, во что верят люди.
Нелегко уверовать в бога, которого сам создал…
Жрец ненадолго прервался, задумавшись, а потом продолжил: —
Как бы тебе объяснить? Я когда студентом был, учил философию и психологию в
университете, хотя тебе это вряд ли о чем-то говорит. И был у меня профессор —
преподаватель когнитивной психологии, умнейший человек, и так весь мыслительный
процесс по полочкам раскладывал — любо-дорого послушать. Я тогда как раз, как и
все остальные в этом возрасте задавался вопросом — есть ли Бог, книги разные
читал, разговоры на кухне до утра разговаривал — ну как обычно, и склонялся к
тому, что скорее, все-таки, нет. И как-то я решил, что именно этот профессор,
большой знаток человеческой души, может мне на этот вопрос точно ответить.
Пришел к нему в кабинет, вроде как реферат обсуждать, а потом спрашиваю — а как
по-вашему, Иван Михалыч, есть он все же, Бог-то? Он меня тогда очень удивил.
Для меня, говорит, этот вопрос даже не стоит. Я сам из верующей семьи, привык к
той мысли, что он есть. С психологической точки зрения веру анализировать не
пытаюсь, потому что не хочу. И вообще, говорит, для меня — это не столько
вопрос принципиального знания, сколько повседневного поведения. То есть моя
вера не в том, что я искренне убежден в существовании высшей силы, а в том, что
я выполняю предписанные заповеди, молюсь на ночь, в церковь там хожу. Лучше мне
от этого становится, спокойнее. Вот так-то, — старик замолчал. — И что? — не
выдержал Артем после минутной паузы. — А то. Верю я в Великого червя или не
верю — не так уж важно. Но заповеди, вложенные в божественные уста, живут
веками. Дело за малым — создать бога и научить его нужным словам. И поверь мне,
Великий червь — не хуже других богов и переживет многих из них.
Артем закрыл глаза. Ни Дрон, ни вождь этого странного
племени, ни даже такие странные создания как Вартан наверняка не подвергали
веру в Великого червя ни малейшему сомнению. Для них это была данность,
единственное объяснение того, что они видели вокруг, единственное руководство к
действию и мерило добра и зла. Во что еще можно было верить человеку, в своей
жизни никогда не видевшему ничего, кроме метро? Но было в легендах о Черве еще
что-то, чего Артем пока не мог понять. — Но почему вы их так настраиваете
против машин? Что плохого в механизмах? Электричество, свет, огнестрельное оружие
— как вы хотите, чтобы ваш народ выжил без этого? — спросил он. — Что плохого в
машинах?! — тон старика разительно переменился: те фальшивое добродушие и
терпение, с которыми он только что излагал свои мысли, улетучилось. — Ты же не
собираешься за час до своей смерти проповедовать мне о пользе машин?! Да
оглянись вокруг! Только слепец не заметит, что если человечество и обязано
чему-то своим закатом, то только тому, что слишком полагалось на машины! Как ты
смеешь заикаться о важной роли техники здесь, на моей станции?! Ничтожество!!
Артем никак не ожидал, что его вопрос, куда менее
крамольный, чем предыдущий — о вере в Великого червя, вызовет у старца такую
реакцию. Не найдя, что ответить, он замолк. В темноте было слышно, как жрец
тяжело дышал, шепча какие-то проклятия и стараясь успокоиться. Заговорил он
только через несколько минут. — Отвык с неверными разговаривать, — судя по
голосу, старик снова взял себя в руки. — Заболтался я с вами, да вот молодежь
что-то задерживается, мешки не несут, — надавив на слово «мешки», он выдержал артистическую
паузу. — Какие еще мешки? — поддался на уловку Артем. — Готовить вас будут. Я
ведь когда про пытки говорил, не так выразился. Великому червю противна
бессмысленная жестокость. Зачем пытать, если еще вопрос и задать не успеешь — а
человек на него сам отвечает? Я имел в виду другое. Мы с коллегами когда
поняли, что каннибализм как явление здесь укоренился, и с ним уже ничего не
сделаешь, решили, по крайней мере, позаботиться о кулинарной стороне вопроса.
Вот и вспомнил кто-то, что корейцы, когда собак едят, кладут их живьем в мешок,
и палками насмерть забивают. Мясо от этого очень выигрывает. Мягкое становится,
нежное. Кому множественные гематомы, так сказать, а кому и отбивная. Так что не
обессудьте. Я-то может и рад был бы сначала умертвить, а потом уже палками, но
непременно надо, чтобы внутреннее кровоизлияние. Рецепт есть рецепт, — старик
даже чиркнул зажигалкой, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. — Однако,
что-то задерживаются, не случилось бы… — добавил он.
Ровно на середине слова его оборвал пронзительный визг.
Послышались новые крики, беготня, детский плач, зловещий свист… На станции
что-то происходило. Жрец беспокойно прислушался к шуму, потом потушил огонь и
затих.
Через несколько минут на пороге загрохотали тяжелые башмаки,
и низкий голос пророкотал: — Есть кто живой? — Да! Мы здесь! Артем и Антон! —
что было сил, закричал Артем, надеясь, что у старика за пазухой нет
плевательной трубки с ядовитыми иглами. — Здесь они! Прикрой меня и пацана! —
крикнул кто-то.
Вспыхнул ослепительно яркий свет. Старик метнулся к выходу,
но человек, загораживавший проход, сбил его с ног ударом по шее. Жрец коротко
захрипел и упал. — Дверь, дверь держи!
Что-то грохнуло, и с потолка посыпалась известь, и Артем
зажмурился. Когда он открыл глаза, в комнате уже стояли двое человек. Выглядели
они весьма необычно — такого ему до сих пор видеть не доводилось.
