Перед глазами встало лица Михаила Порфирьевича, Данилы,
Третьяка, сведенное судорогой и покрытое пеной страшное лицо погибшего от
ядовитой иглы бойца. За что они погибли? Почему сам он смог выжить? Что дало
ему эту возможность, это право? Артем пожалел, что рядом с ним сейчас нет
Ульмана, который одной насмешливой репликой рассеял бы его сомнения. Разница между
ними была в том, что путешествие по метро заставило Артема смотреть на мир
сквозь некую многогранную призму, а Ульмана его суровая жизнь научила глядеть
на вещи проще — через прицел снайперской винтовки. Неизвестно, кто из них двоих
был прав, но поверить в то, что на каждый вопрос может быть всего один,
истинный ответ, Артем уже не мог.
Вообще в жизни, и особенно в метро все было нечетким,
изменяющимся, неабсолютным. Сначала ему объяснил это Хан — на примере
станционных часов. Если такая основа восприятия мира, как время, оказывалась
надуманной и относительной, то что же говорить о других «непреложных»
представлениях о жизни?
Все — от голоса труб в туннеле, через который он шел, сияния
кремлевских звезд и до вечных тайн человеческой души имело сразу несколько
объяснений. И особенно много ответов было на вопрос «зачем?». Все — от людоедов
с Парка Победы до бойцов бригады имени Че Гевары — знали, что ответить. У
каждого — сектантов, сатанистов, фашистов, философов с автоматами, вроде Хана —
были свои ответы. И именно поэтому Артему было трудно выбрать и принять один из
них. Встречая каждый день еще один, он не мог заставить себя поверить в то, что
именно он — истинный, потому что назавтра мог возникнуть новый, более точный и
всеобъемлющий.
Кому верить? Во что? В Великого червя — людоедского бога,
перекроенного из поезда, заново населяющего бесплодную выжженную землю, в
гневного и ревнивого Иегову, в его перевернутое вверх ногами отражение —
Сатану, в победу коммунизма во всем метро, или в превосходство курносых
блондинов над курчавыми смуглыми брюнетами? Что-то подсказывало Артему, что
никакого различия между этим не было. Вера была просто палкой, которая
поддерживала человека, не давая ему оступиться, и помогая подняться на ноги,
если он споткнулся и упал. Когда он был маленьким, его рассмешила история
отчима про то, как обезьяна взяла палку в руки и стала человеком. С тех пор она
ее уже не выпускала, из-за этого так и не распрямившись до конца, думал он
сейчас.
Он мог понять, почему и зачем человеку нужна была эта опора.
Без нее жизнь становилась пустой, как заброшенный туннель. В ушах Артема все
еще отдавался отчаянный крик дикаря с Парка Победы, узнавшего, что Великий
червь — всего лишь выдумка жрецов его народа. Нечто похожее он чувствовал и
сам, узнав, что и Невидимых Наблюдателей не существует. Но ему отказ от
Наблюдателей, Червя и других богов метро давался намного легче.
В чем же дело? Значит ли это, что он не такой, что он
сильнее, чем остальные? Артем понял, что он лукавит. Палка была и у него в
руках, и он должен набраться смелости, чтобы признать это.
Опорой ему служило сознание того, что он выполняет задание
огромной важности, что на кон поставлено выживание всего метро, и что эта
миссия не случайно была поручена именно ему. Сознательно или нет, Артем во всем
искал доказательства того, что он был избран для исполнения этого задания, но
не Хантером, а кем-то или чем-то другим. Уничтожить черных, избавить от них
свою родную станцию, близких людей, помешать тому, что они разрушат метро. Это
была задача, достойная того, чтобы стать стержнем его жизни. И все, что с ним
случилось во время его странствий, доказывало только одно — он не такой, как
все. Ему предуготовано что-то особенное. Именно он должен был стереть в
порошок, истребить нечисть, которая в противном случае сама расправилась бы с
остатками человечества. Пока он шел по этому пути, верно истолковывая
посылаемые ему знаки, его воля к успеху гнула реальность, играла со
статистическим?? вероятностями, отводя пули и отталкивая чудовищ и врагов, а
союзников заставляя появляться в нужное время и в нужном месте. Как иначе
понять, почему Данила отдал ему план расположения ракетной части, а сама эта
часть чудом не была уничтожена десятки лет назад? Как еще объяснить то, что
вопреки здравому смыслу он встретил Антона — одного из немногих, а может,
единственного выжившего ракетчика широкого профиля на все метро? Вкладывая в
руки Артема могучее орудие и посылая ему человека, который поможет ему нанести
смертельный удар по необъяснимой и беспощадной силе, сокрушить ее? Как
истолковать его чудесные спасения из самых отчаянных ситуаций? Пока он верил в
свое предназначение, он был неуязвим, хотя ступающие рядом с ним люди гибли
один за другим.
Его мысли соскользнули на сказанное Сергеем Андреевичем на
Полянке — про судьбу и сюжет. Тогда эти слова толкнули его вперед, словно
новая, смазанная пружина, вставленная в изношенный проржавевший механизм
заводной игрушки. Но вместе с тем, они были ему чем-то неприятны. Может,
оттого, что его теория лишала Артема свободной воли, и если бы он пошел теперь
вперед — то не следуя собственному решению, а покоряясь сюжетной линии своей
судьбы. А с другой стороны — как можно было после всего произошедшего с ним
отрицать существование этой линии? Теперь он не мог уже больше поверить в то,
что вся его жизнь — только цепь случайностей. Слишком много пройдено уже, и с
этой колеи нельзя так просто сойти. Если он зашел так далеко, он должен идти и
дальше — такова неумолимая логика его пути. И главное, ему совсем этого не
хотелось. Сейчас уже поздно сомневаться, и нельзя уже отвернуться и двинуться
обратно. Он должен идти вперед, даже если это означает ответственность не
только за его собственную жизнь, но и за жизнь других. Эти жертвы не напрасны,
он должен их принимать, он должен пройти свой путь до конца и закончить то,
ради чего он оказался в этом мире. Это и есть его судьба.
Как же ему раньше не хватало этой ясности в мыслях, удивился
Артем. Сомневался в своей избранности, отвлекался на глупости, все время
колебался, хотя ответ всегда был рядом. Прав был Ульман: усложнять жизнь ни к
чему.
Он шел, бодро печатая шаг. Никакого шума из труб он так и не
услышал: словно в подтверждение его слов в туннелях до ВДНХ вообще не
встретилось ничего опасного. Однако все время Артему попадались люди, идущие к
Проспекту Мира: он двигался наперекор потоку несчастных, загнанных людей,
бросивших все и бегущих от опасности. Они озирались на него, как на
сумасшедшего: он один шел в самое логово ужаса, в то время как остальные
старались покинуть проклятые места. Ни у Рижской, ни у Алексеевской дозоров не
было. Погрузившись в свои мысли, Артем сам не заметил, как подошел к ВДНХ, хотя
и прошло не меньше двух часов.
Ступив на станцию и оглядевшись вокруг, он невольно
вздрогнул — до того она напоминала ему ту ВДНХ, которую он видел в своих
кошмарах. Половина освещения не работала, в воздухе стоял запах пороховой гари,
а где-то в отдалении слышались стоны и надрывный женский плач.
