Поставив его на рычаги, и Кирилла на рычаги сзади,
взгромоздив не приходящего в сознание командира посередине, и приказав
механически повинующемуся Женьке занять место у рычагов спереди, и, сам себе
удивляясь, встал впереди, нацелив свой автомат в черное никуда, быстрым шагом
пошел вперед, слыша, как послушно покатилась всед за ним дрезина, вспоминая
мельком, что он совершает недопустимое, оставив неприкрытый тыл, но понимая,
что самое главное — это убраться как можно скорее, очутиться как можно дальше
от этого страшного места.
На рычагах теперь было трое, и отряд двигался быстрее, чем
до остановки, а Артем с облегчением чувствовал, как затихает мерзкий шум и
рассасывается понемногу чувство опасности. Он все прикрикивал на остальных,
требуя не замедлять темп, как вдруг услышал сзади совершенно трезвый и
удивленный голос Женьки: — Ты чего это раскомандовался?
Артем дал знак остановиться, поняв, что они миновали опасную
зону, вернулся к отряду и обессиленно опустился на землю, прислонившись к
дрезине спиной. Все постепенно приходили в себя. Перестал всхлипывать
замыкающий, и только тер себе пальцами виски, в недоумении осматриваясь вокруг.
Зашевелился и с глухим стоном приподнялся командир, жалуясь, что раскалывается
голова. Через полчаса можно было двигаться дальше. Кроме Артема никто ничего не
помнил. — Знаешь, тяжесть такая вдруг навалилась, в голове муть какая-то пошла,
и как-то так раз! — и погасло все. Было со мной такое однажды от газа в одном
туннеле, далеко отсюда. Но если газ, так он должен по-другому действовать, на
всех сразу, не разбираясь… А ты все этот звук свой слышал? Да, странно очень
все это, чего и говорить… — размышлял командир.
— И вот то что с Никитой стало — то что ревел он. Слышь,
Васильич, кого ты все жалел-то? — кивнул он замыкающему.
— Черте знает… Не помню я… То есть вроде минуту назад еще
что-то помнил, а потом как-то улетучилось… Это, знаешь, как со сна: вот только
проснешься — все помнишь, и картина такая яркая перед глазами стоит. А пройдет
пара минут, очнешься немного — все, пусто. Только так, остатки какие-то… Вот и
сейчас то же самое. Только вот помню, что жалко очень кого-то было… А кого,
почему — пусто.
— А вы там хотели остаться, в туннеле. Навсегда. С ними.
Отбивались. Я вам пообещал еще, что если вы захотите, я вам разрешу обратно
вернуться, — сказал Артем, искоса поглядывая на Никиту-замыкающего.
— Так вот, это, я вас отпускаю, — добавил он и ухмыльнулся.
— Нет уж, спасибо. Что-то я передумал, — мрачно ответил
Никита и его всего передернуло.
— Ладно, мужики. Хватит трепаться. Нечего посреди туннеля
торчать. Сначала доберемся, потом все обсудим. Нам еще как-то возвращаться надо
ведь будет… Хотя чего загадывать наперед, в такой гребаный денек дай бог туда
бы попасть. Поехали! — заключил командир. — Слышь, Артем, давай со мной
пойдешь. Ты у нас вроде герой сегодня, — неожиданно добавил он.
Кирилл занял место за дрезиной, Женька, несмотря на все свои
протесты, так и остался на рычагах вместе с Никитой Васильичем, и они двинулись
дальше.
— Труба там, говоришь, лопнула? И это из нее ты там свой шум
слышал? Знаешь, Артем, может оно такое быть что это на самом-то деле мы все
болваны глухие и не слышим ни хрена. У тебя, наверное, чутье особенное на эту
дрянь. С этим делом, видно, тебе повезло, парень! — рассуждал командир. — Очень
оно странно, что это из трубы шло. Пустая труба-то была, говоришь? Шут знает,
что там сейчас по этим трубам течет, — продолжал он, опасливо поглядывая на
змеиные переплетения вдоль стен туннеля.
До Рижской уже оставалось совсем недолго: через четверть
часа замерцали вдали отсветы костра у заставы, командир замедлил ход и фонарем
дал условный знак. Через кордон их пропустили быстро и без проволочек, так что
еще через несколько минут дрезина уже вкатывалась на станцию.
Рижская была в лучшем состоянии, чем Алексеевская. Когда-то
давно на поверхности над станцией стоял большой рынок. Среди тех, кто успел
тогда добежать до метро и спастись, было немало и торговцев с этого самого
рынка. Народ там с тех пор жил предприимчивый, да и близость станции к Проспекту
Мира, а значит, и к Ганзе, к главным торговым путям тоже сказывалась на ее
благополучии. Свет там тоже горел электрический, аварийный, как и на ВДНХ.
Патрули были одеты в старый поношенный камуфляж, который все же смотрелся
внушительней, чем размалеванные ватники на Алексеевской.
Гостям выделили отдельную палатку. Раньше собирались
возвращаться через сутки, но теперь скорого возвращения не предвиделось, неясно
было что за новая опасность кроется в туннеле, как с ней справиться,
администрация станции и командир маленького отряда с ВДНХ собирались на
совещание, а у остальных было теперь много свободного времени. Артем, уставший
и перенервничавший, сразу упал на свою лежанку лицом вниз и так и остался.
Спать не хотелось, но сил не было совершенно. Через пару часов для гостей
обещали устроить торжественный ужин, по многозначительным подмигиваниям и
перешептываниям хозяев можно было даже надеяться на мясо. Пока можно было
просто лежать и ни о чем не думать.
За стенками палатки поднимался шум. Пир устраивали прямо
посреди платформы, где на Рижской горел главный костер. Артем, не утерпев,
выглянул наружу. Несколько человек чистили пол и расстилали брезент, неподалеку
на путях разделывали свиную тушу, резали клещами на куски моток стальной
проволоки, что предвещало шашлыки. Стены здесь были необычнами — не мраморные,
как на ВДНХ и Алексеевской, а выложенные красной плиткой, а арки были окрашены
в желтый. Вместе это когда-то смотрелось довольно весело. Теперь, правда, все
это покрывал слой копоти и жира, но все равно чуть-чуть прежнего уюта сохранилось.
