Ему чудилось, что на время он сумел окунуться в тихую реку
этой мелодии, и вдруг, не разумом, а скорее проснувшейся в нем интуицией,
разбуженной, наверное, в том самом месте шумом из разорвавшейся трубы, постиг
суть этого явления, не понимая его природы. Потоки, выплескивающиеся наружу из
той трубы, как ему показалось в ту секунду, были тем же, что и эфир, неспешно
струившийся по туннелям, но в трубе они были гнойными, зараженными чем-то,
беспокойно бурлящими, и в тех местах, где вспухшие от напряжения трубы
лопались, гной этот изливался толчками во внешний мир, неся с собой тоску,
тошноту и безумие всем живым существам…
Артему показалось вдруг, что он стоит на пороге понимания
чего-то очень важного, как если бы последние полчаса его блужданий в кромешной
тьме туннелей и в сумерках собственного сознания приподняли завесу над великой
тайной, отделяющей всех разумных созданий от познания истинной природы этого
гротескного мирка, выгрызенного прошлыми поколениями в недрах Земли. Но вместе
с тем ему стало и страшно, словно он только что заглянул в замочную скважину
двери, надеясь узнать, что за ней, и увидел лишь нестерпимый свет, бьющий
изнутри и опаляющий глаза. И если открыть дверь, то свет этот хлынет неудержимо
и испепелит на месте того дерзкого, что решится открыть запретную дверь. Но
свет этот — и есть Знание.
Весь этот вихрь мыслей, ощущений и переживаний захлестнул
Артема слишком внезапно, он был совершенно не готов ни к чему похожему и потому
испуганно отпрянул. Нет, все это было всего лишь фантазией. Не слышал он ничего
и ничего не осязал, опять игры воображения. Со смешанным чувством облегчения и
разочарования он теперь, заглянув в себя, наблюдал, как раскрывшаяся на
мгновение перед ним перспектива, все далекие грозные и прекрасные горизонты, —
стремительно меркнут, тают и перед мысленным взором вновь встает привычное
мутное марево. Он испугался этого знания, отступил, и теперь приподнявшаяся
было завеса тяжело опустилась обратно, быть может, — навсегда. Ураган в его
голове затих так же внезапно, как и начался, опустошив и утомив его рассудок.
Артем, потрясенный, сидел и все пытался понять, где же
заканчивались его фантазии и начиналась реальность, если, конечно, такие
ощущения вообще могли быть реальны. Медленно-медленно его сознание наливалось
горечью опасения, что он стоял в шаге от просветления, от самого настоящего
просветления, но не решился, не отважился отдаться на волю течения эфира, и
теперь ему, может, всю жизнь остается лишь бродить в потемках, оттого что
однажды он убоялся света подлинного Знания. «Но что такое Знание?» — спрашивал
он снова и снова, пытаясь оценить то, от чего он столь поспешно и трусливо
отказался. Погруженный в свои мысли, он и не заметил, что по крайней мере
несколько раз успел уже произнести эти слова вслух. — Знание, парень — это
свет, а незнание — тьма! — охотливо объяснил ему один из дежурных. — Верно? —
весело подмигнул он своим товарищам.
Артем оторопело уставился на него и так бы и сидел, но
вернулся Бурбон, поднял его и попрощался с остальными, сказав, что они бы, мол,
и еще задержались, но торопятся. — Смотри! — грозно сказал ему вслед командир
заставы. — Отсюда я тебя с оружием выпускаю, — он махнул рукой на Артемов
автомат, — но обратно ты у меня уже с ним не зайдешь. У меня по этому поводу
инструкции четкие. — Говорил я тебе, болван… — раздраженно прошипел Артему
Бурбон, когда они поспешно зашагали от костра. — Вот теперь как хочешь обратно,
так и пробирайся. Хоть это, с боем. Мне вообще плевать. Вот ведь знал, знал
ведь, что так, мать твою, все и будет!
Артем все молчал, да он и не слышал почти ничего из того,
что выговаривал ему Бурбон. Вместо этого он вдруг вспомнил, что отчим говорил
тогда же, когда объяснял про уникальность и неповторимость каждого туннеля, что
у любого из них есть своя мелодия, и что можно научится ее слушать. Отчим,
наверное, хотел просто выразиться красиво, но вспоминая то, что он ощущал, сидя
у костра, Артем подумал, что вот оно, что ему именно это и удалось. Что он
слушал, на самом деле слушал — и слышал! — мелодию туннелей. Но воспоминания о
произошедшем быстро блекли, и через полчаса Артем не мог уже поручиться, что
все это действительно произошло с ним, а не причудилось, навеянное игрой
пламени.
