Артем помешкал немного, определяясь, стоит ли рассказывать
этому человеку о загадочных обстоятельствах гибели Бурбона, о шуме, дважды
штурмовавшем его за последние сутки, о его губительном влиянии на человеческий
рассудок, о своих переживаниях и мыслях, когда ему удалось подслушать мелодию
туннеля, и решил, что если и стоит кому-то рассказывать о таких вещах, то человеку,
который искренне полагает себя последним воплощением Чингиз Хана и считает, что
времени больше нет. Тогда он сбивчиво, волнуясь, не соблюдая
последовательность, стараясь передать больше оттенки своих ощущений, стал
рассказывать Хану о происходящем с ним. — Это — голоса мертвых, — тихо
промолвил Хан после того, как Артем завершил свое повествование. — Что? —
переспросил Артем потрясенно. — Ты слышал голоса мертвых. Ты говорил, вначале
это было похоже на шепот, или на шелест? Да, это они. — Каких мертвых? — не мог
сообразить Артем. — Всех тех людей, что погибли в метро с самого начала. Это,
собственно, объясняет и то, почему я — это последнее воплощение Чингиз Хана.
Больше воплощений не будет. Всему пришел конец, мой друг. Я не знаю точно, как
это получилось, но на этот раз человечество перестаралось. Больше нет ни рая,
ни ада. Нет больше чистилища. После того, как душа отлетает от тела, — я
надеюсь, хотя бы в бессмертную душу ты веришь? — ей нет больше прибежища.
Сколько мегатонн, беватонн нужно, чтобы рассеять ноосферу? Ведь она была так же
реальна, как этот чайник. Как бы то ни было, они не поскупились. Они уничтожили
и рай и ад. Нам довелось жить в очень странном мире, в мире, в котором после
смерти душе предстоит остаться точно там же. Ты понимаешь меня? Ты умрешь, но
твоя измученная душа больше не перевоплотится, и нет больше рая, и не наступит
успокоение и отдохновение для нее. Она обречена остаться там же, где ты прожил
все свою жизнь — в метро. Я не понимаю, почему так выходит, но я точно знаю это.
В нашем мире после смерти душа останется в метро… Она будет метаться под
сводами этих подземелий, в туннелях, до скончания времен, ведь ей некуда больше
стремиться. Метро объединяет в себе материальную жизнь и обе ипостаси
загробной. Теперь и Эдем и Преисподняя находятся здесь же, мы живем среди душ
умерших, они окружают нас плотным кольцом, все те, кто был застрелен, задавлен
поездом, сгорел, был задушен, сожран чудовищами, погиб такой странной смертью,
о которой никто из живущих не знает ничего и ничего никогда не узнает. Я давно
уже бился над тем, куда же они уходят, почему не ощущается их присутствие
каждый день, почему не чувствуется все время легкий холодный взгляд из темноты…
Тебе знаком страх туннеля? Я думал раньше, что это мертвые полуслепо бредут за
нами по туннелям, шаг за шагом, тая во тьме, как только мы оборачиваемся. Глаза
бесполезны, ими не различить умершего, но мурашки, пробегающие по спине,
волосы, встающие дыбом, озноб, бьющий наши тела, свидетельствуют о незримом
преследовании. Так я думал раньше. Но после твоего рассказа многое прояснилось
для меня. Неведомыми путями они попадают в трубы, в коммуникации… Когда-то
давно, до того, как родился мой отец и даже дед, по тому мертвому городу,
который лежит сверху, текла река. Люди, жившие тогда в нем, ведь он не всегда
был таким, пустынным, безжизненным, выветренным, так вот эти люди сумели
заковать реку и направить ее по трубам, под землей, где она, наверное, течет и
по сей день. Похоже, что на сей раз кто-то заковал в трубы саму Лету, реку смерти…
Твой товарищ говорил не своими словами, да это был и не он. Это были голоса
мертвых, он услышал их в своей голове и повторял, а потом они увлекли его за
собой.
Артем уставился на него и не мог отвести взгляд от его лица
на протяжение всего рассказа. По лицу Хана пробегали неясные тени, его глаза
словно вспыхивали адским огнем, не багровым огнем костра, а оранжевым
всепожирающим пламенем огнемета. К концу повествования Артем был почти уверен,
что Хан безумен, что голоса в трубах, наверное, нашептали и ему. И хотя тот
спас его от смерти и был так гостеприимен, оставаться с ним надолго было
неуютно и неприятно, надо было думать о том, как пробираться дальше, через самый
зловещий туннель метро изо всех, о которых ему приходилось слышать до сих пор,
от Сухаревской к Тургеневской и дальше. — Так что тебе придется извинить меня
за мой маленький обман, — после небольшой паузы прибавил Хан. — Душа твоего
друга не вознеслась к Создателю, не перевоплотилась и не восстала в иной форме.
Она присоединилась к тем несчастным, в трубах.
Эти слова напомнили Артему, что он собирался вернуться за
телом Бурбона, чтобы принести его на станцию. Бурбон говорил, что здесь у него
есть друзья, которые должны были вернуть Артема обратно в случае успешного
похода. Это напомнило ему о рюкзаке, который Артем так и не раскрывал, в
котором, кроме обойм к автомату Бурбона могло оказаться еще что-нибудь
полезное. Но залезать в него было как-то боязно, в голову лезли всяческие
суеверия, и Артем решился только приоткрыть рюкзак и заглянуть в него, стараясь
не трогать там ничего руками и тем более не ворошить. — Ты можешь не бояться
его. Эта вещь теперь твоя, — будто чувствуя его колебания, неожиданно успокоил
Артема Хан. — По-моему, то, что вы сделали, называется мародерство, — тихо
сказал Артем. — Ты можешь не бояться мести, он больше не перевоплотится, —
повторил Хан, отвечая не на то что Артем произнес вслух, а на то, что
бесформенным образом металось у него в голове. — И я думаю, что попадая в эти
трубы, умершие теряют себя, они становятся частью целого, их воля растворяется
в воле остальных, а разум иссыхает. Он больше не личность. А если ты боишься не
мертвых, а живых… Что ж, вынеси этот мешок на середину станции и вывали ее
содержимое на землю. Тогда тебя никто не обвинит в воровстве, твоя совесть
будет чиста. Но ты пытался спасти его, и он был бы тебе благодарен за это.
Считай, что этот мешок — его плата тебе за то, что ты сделал.
Он говорил так авторитетно и убежденно, что Артем осмелился
запустить руку внутрь и принялся вытаскивать и раскладывать на брезенте в свете
костра содержимое. Одна за одной обнаружились еще четыре обоймы к Бурбонову
автомату вдобавок к тем двум, что он снял, отдавая автомат Артему. Удивительно
было, зачем челноку, за которого Артем принял Бурбона, потребовался такой
внушительный арсенал. Пять из найденных магазинов Артем аккуратно обернул в
тряпицу и убрал в свой рюкзак, а один вставил в укороченный Калашников. Оружие было
в отличном состоянии, тщательно смазанное и ухоженное, оно отливало вороненой
сталью и просто завораживало. Затвор двигался гладко и издавал в конце смачный
глухой щелчок, предохранитель переключался между режимами огня чуть туговато, и
все это говорило о том, оно было практически новым. Рукоять удобно ложилась в
ладонь, деревянная подкладка для левой руки под стволом была хорошо
отполирована, и от всего этого автомата, небольшого по сравнению с тем, что
Артему приходилось до сих пор пробовать, исходило какое-то ощущение надежности,
оно вселяло в него спокойствие и уверенность в себе. Он сразу решил, что если и
оставит себе что-нибудь из Бурбонова имущества, то это будет именно автомат.
