Когда они вернулись к костру и опустились на мятый брезент,
Артем не выдержал: — Что вы имели в виду, когда упомянули о моей миссии? Я
говорил во сне? — Нет, дружок, во сне ты как раз молчал. Но мне было видение, в
котором меня просил о помощи человек, половину имени которого я ношу. Я был
предупрежден о твоем появлении, и именно поэтому вышел тебе навстречу и
подобрал тебя, когда ты полз с телом твоего приятеля. — Разве вы из-за этого? —
недоверчиво глянул на него Артем. — Я думал, вы слышали выстрелы… — Выстрелы я
слышал, здесь сильное эхо. Но неужели ты и вправду думаешь, что я выхожу в
туннели каждый раз, когда стреляют? Я бы окончил свой жизненный путь намного
раньше и весьма бесславно, если бы поступал так. Но этот случай был
исключителен, и все говорило мне об этом. — А что это за человек, половину
имени которого вы носите? — Я не могу сказать, кто это, я никогда не видел его
раньше, никогда не говорил с ним, но ты его знаешь. Ты должен понять это сам. И
увидев его только однажды, хотя и не наяву, я сразу почувствовал его
колоссальную силу; он велел помочь юноше, который появится из северных
туннелей, и твой образ предстал передо мной. Все это был только сон, но
ощущение его реальности было так велико, что, проснувшись, я не уловил грани
между грезами и явью. Это могучий человек с блестящим выбритым наголо черепом,
одетый во все белое… Ты знаешь его?
Тут Артема будто тряхнуло, все поплыло перед глазами, и так
ясно представился тот образ, о котором рассказывал Хан. Человек, по-имени
которого носил его спаситель… Хантер! Похожее видение было и у Артема: когда он
не мог решиться отправиться в путешествие, он видел Охотника, но не в долгом
черном плаще, в котором тот явился на ВДНХ в памятный день, а в бесформенных
снежно-белых одеяниях, и он говорил с ним, и требовал пуститься в поход не
мешкая. — Да. Я знаю этого человека, — совсем по-иному глядя на Хана и вздыхая
с облегчением, сказал Артем. — Он был очень силен, — как-то устало произнес
Хан. Хотя я, наверное, смог бы выстоять, но я чуял, что не должен бороться с
ним. Он вторгся в мои сновидения, а такое я никому не прощаю, но с ним все было
иначе. Ему, — и тебе, — нужна была моя помощь, и он не приказывал, он не
требовал подчиниться его воле, скорее, он очень настойчиво просил. Сначала мне
казалось, что он пытается поработить меня и заставить повиноваться ему против
моего желания, но потом я понял, что это не так. Ему трудно, очень трудно, и он
искал дружескую руку, плечо, на которое мог бы опереться. Я протянул ему руку и
подставил свое плечо. Я вышел тебе навстречу.
Артем захлебнулся мыслями, они бурлили, всплывали в его
сознании одна за другой, растворялись, так и не переведенные в слова, и вновь
шли на дно, язык словно окоченел, и он долго не мог выдавить из себя ни слова.
Неужели этот человек действительно заранее знал о его приходе? Неужели Хантер
смог каким-то образом предупредить его? Был ли Хантер жив, или это его
бесплотная тень обращалась к ним? Но тогда надо было верить в кошмарные и
бредовые картины загробной жизни, нарисованные ему Ханом, а ведь куда легче и
приятнее было убеждать себя, что тот просто безумен. И самое главное, его
собеседник что-то знал о том задании, которое Артему предстояло выполнить, он
называл его миссией, и, затрудняясь определить ее смысл, понимал ее тяжесть и
важность, сочувствовал Артему и хотел облегчить его долю… — Куда ты идешь? —
спокойно смотря Артему в глаза и словно читая его мысли, негромко спросил Хан.
— Скажи мне, куда лежит твой путь, и я помогу тебе сделать следующий шаг к
цели, если это будет в моих силах. Он просил меня об этом. — Полис, — выдохнул
Артем. — Мне надо в Полис. — И как же ты собираешься добраться до Города с этой
забытой Богом станции? — заинтересовался Хан. — Друг мой, тебе надо было идти
по Кольцу от Проспекта Мира — до Курской или же до Киевской. — Там Ганза, и у
меня совсем нет там знакомых, мне не удалось бы там пройти. И все равно, теперь
я уже не смогу вернуться на Проспект Мира, я боюсь, что я не выдержу второй раз
перехода через этот туннель. Я думал пройти до Тургеневской, рассматривая
старую карту, я видел там переход на станцию Сретенский Бульвар. Оттуда идет
недостроенная линия, и по ней можно добраться до Трубной, — он достал из
кармана обгоревшую листовку с картой на обороте. Название мне очень не
нравится, особенно теперь, но делать нечего. С Трубной есть переход на Цветной
бульвар, я видел его у себя в карте, и оттуда, если все будет хорошо, можно
попасть в Полис по прямой. — Нет, — грустно ответил ему Хан, качая головой. —
Тебе не попасть в Полис этой дорогой. Эти карты лгут. Их печатали задолго до
того, как все произошло. Они рассказывают о линиях, которые никогда не были
достроены, о станциях, которые обрушились, погребая под сводами сотни невинных,
они умалчивают о страшных опасностях, таящихся на пути и делающих многие
маршруты невозможными. Твоя карта глупа и наивна, как трехлетний ребенок. Дай
мне ее, — протянул он руку.
Артем послушно вложил листок в его ладонь. Хан тут же
скомкал ее и швырнул в огонь. Пока Артем размышлял о том, что это, пожалуй,
было лишним, но не решаясь спорить, Хан потребовал: — А теперь покажи мне ту
карту, что ты нашел в рюкзаке своего спутника. Порывшись в вещах, Артем отыскал
и ее, но передавать Хану не спешил, помня печальную судьбу собственной.
Оставаться без плана линий не хотелось. Заметив его колебания, Хан поспешил
успокоить: — Я ничего с ней не сделаю, не бойся. И поверь, я ничего не делаю
зря. Тебе может показаться, что некоторые мои действия лишены смысла и даже
безумны. Но смысл есть, просто он недоступен тебе, потому что твое восприятие и
понимание мира ограничено. Ты еще только в самом начале своего пути. Ты слишком
молод, чтобы понимать некоторые вещи.
Не находя в себе сил возразить, Артем передал Хану найденную
у Бурбона карту, обычный квадратик картона размером с почтовую открытку, вроде
той, пожелтевшей, старой, с красивыми блестящими шарами, инеем и надписью «С
Новым 2005 Годом», которую ему как-то удалось выменять у Виталика на облезлую
желтую звездочку с погон, найденную у отчима в кармане. — Какая она тяжелая, —
хрипловато произнес Хан, и Артем обратил внимание, что ладонь, на которой лежал
этот кусочек картона, вдруг подалась книзу, как будто и впрямь он весил больше
килограмма. Секунду назад держав его в руках, он не заметил ничего необычного.
Бумажка как бумажка. — Эта карта намного мудрее твоей. Здесь кроются такие
знания, что мне не верится, что она принадлежала человеку, который шел с тобой.
Дело даже не в этих пометках и знаках, которыми она испещрена, хотя и они могут
рассказать о многом. Нет, она несет в себе нечто… — его слова резко оборвались.
