Артем стоял молча, пораженный увиденным и наконец начинал
понимать, кого Хан так напоминал ему иногда. — Но и ты — волчонок, — спустя
минуту добавил тот, не поворачиваясь к нему, и в его голосе Артему почудились
неожиданно теплые нотки.
Глава 7
Он действительно был совершенно пустой и чистый, этот
туннель. Сухой пол, приятный ветерок в лицо, ни одной крысы, никаких
подозрительных ответвлений, зияющих чернотой штолен — в этом туннеле, пожалуй,
можно было бы жить не хуже, чем на любой из станций. Больше того, это
совершенно неестественное спокойствие и чистота не только не настораживали, но
даже и развеивали все те опасения, с которыми люди ступали в него. Легенды о
пропавших здесь начинали казаться глупыми выдумками, и Артем начал даже
сомневаться в том, происходила ли наяву дикая сцена с несчастным, которого
приняли за чумного, или только пригрезилась ему, пока он дремал на куске
брезента перед костром Хана.
Они замыкали цепочку — Хан побоялся, что люди начнут
отставать по одному, и тогда, по его словам, до Китай-Города не дойдет никто.
Теперь он мерно шагал рядом с Артемом, спокойный, будто ничего и не случилось,
и резкие морщины, перерезавшие было его лицо во время стычки на Сухаревской,
теперь разгладились. Буря улеглась, и перед Артемом снова был мудрый и
спокойный Хан, а не опасный матерый волк. Но превращение не заняло бы и минуты,
и он хорошо чувствовал это. Однако, понимая, что следующая возможность
приподнять завесу над некоторыми из тайн метро ему представится не скоро, если представится
вообще, он просто не смог удержаться от вопроса. — А вот вы понимаете, что
происходит в этом туннеле? — по возможности наивным голосом спросил он. — Этого
не знает никто, в том числе и я, — нехотя отозвался тот. — Да, есть вещи, о
которых даже мне неведомо ровным счетом ничего. Единственное, что я могу тебе
сказать об этом — это бездна. Беседуя с собой, я называю это место черной
дырой… Ты, верно, никогда не видел звезд? Говоришь, видел однажды? И что-нибудь
знаешь про космос? Так вот, гибнущая звезда может обратиться такой дырой — если
погаснув, под действием собственного неимоверно могучего притяжения она начнет
пожирать сама себя, втягивая вещество с поверхности внутрь, к своему центру,
становясь все меньше размером, но все плотнее и тяжелее. И чем плотнее она
будет, тем больше будет возрастать сила ее тяготения. Этот процесс подобен
снежной лавине, ведь с усилением тяготения все больше вещества и все быстрее
будет увлекаться к сердцу этого монстра, и он необратим. На определенной стадии
его мощь достигнет таких высот, что он будет втягивать в себя своих соседей,
всю материю, находящуюся в пределах его влияния, и, как апогей — даже волны.
Исполинская сила позволит ему пожирать световые лучи, и пространство вокруг
него будет мертво и черно — ничто попадшее в его владения не в силах уже будет
вырваться оттуда. Это своебразная звезда тьмы, черное солнце, распространяющее
вокруг себя лишь холод и мрак, — он замолк, прислушиваясь к тому, как
переговаривались впереди идущие. — Но как все это связано с этим туннелем? — не
выдержал Артем после пятиминутного молчания. — Ты знаешь, я обладаю даром
провидения. Мне удается иногда заглянуть в будущее, в прошлое, или же
переместиться мысленно в другие места. Бывает, что-то неясно, скрыто от меня,
так я не могу пока знать, чем кончится твой поход, и вообще твое будущее для
меня загадка. Это совсем другое ощущение — словно смотришь сквозь мутную воду и
ничего не разобрать. Но когда я пытаюсь проникнуть взором в происходящее здесь
или постичь природу этого места — передо мной лишь чернота, и луч моей мысли не
возвращается из абсолютной тьмы этого туннеля. Оттого я называю его черной
дырой, когда беседую сам с собой. Вот и все, что я могу рассказать тебе о нем,
— завершил было он, но спустя еще пару мгновений неразборчиво добавил, — и это
из-за него я здесь. — Так вам неизвестно, почему временами он совершенно
безопасен, а иногда проглатывает идущих? И почему одиноких путников? — Мне
известно об этом не больше, чем тебе, хотя уже вот третий год, как я пытаюсь
разгадать его загадки. Все тщетно.
Быстрое эхо разносило стук их сапог далеко вперед и назад.
Воздух здесь был какой-то прозрачный, дышалось на удивление просто, темнота не
казалась пугающей, и даже повествование Хана не настораживали и не волновали,
так что Артему подумалось, что Хан был так мрачен не из-за тайн и опасностей
этого туннеля, а из-за бесплодности своих поисков и трудов. Его озабоченность
показалась Артему надуманной и даже смешной. Вот же этот перегон, никакой
угрозы он не представляет, прямой, пустой… В голове у него заиграла даже
какая-то бодрая мелодия, и, видимо, прорвалась наружу незаметно для него
самого, потому что Хан вдруг глянул на него насмешливо и спросил: — Ну что,
весело? Хорошо здесь, правда? Тихо так, чисто, да? — Ага! — радостно, что вот и
Хан тоже наконец согласился Артем, и так ему легко и свободно сделалось на душе
от того, что тот смог понять его настроение и тоже проникнулся им… Что и он
тоже идет теперь и улыбается, а не хмурится своим тяжким мыслям, что и он
теперь верит этому туннелю. — А вот прикрой глаза — дай, я тебя за руку возьму,
чтоб ты не споткнулся… Видишь что-нибудь? — заинтересованно спросил тот, мягко
сжимая Артемово запястье. — Нет, ничего не вижу, сквозь веки только немного
света от фонариков, — послушно зажмурившись, немного разочарованно сказал
Артем, и вдруг тихо вскрикнул. — Вот, пробрало! — удовлетворенно отметил Хан. —
Красиво, да? — Потрясающе… Это как тогда… Нет потолка и все синее такое… Боже
мой, красота какая… И как дышится-то! — Это, дружок, небо. Любопытно, правда?
Если тут глаза под настроение закрыть и расслабиться, его здесь многие видят.
Странно, конечно, что и говорить… Даже те, кто и на поверхности-то не бывал
никогда. И ощущение такое, будто наверх попал… Еще до. — А вы? Вы это видите? —
не желая раскрывать глаза, блаженно спросил Артем. — А я ничего тут не вижу, —
помрачнел Хан. — Все почти видят, а я нет. Только густую такую черноту, яркую
такую черноту, если ты понимаешь, что я хочу сказать, вокруг туннеля, сверху,
снизу, по бокам, и только ниточку света — тянется сзади вперед, и за нее мы и
держимся, когда идем по лабиринту. Может, я слеп. А может, слепы все остальные,
и только я вижу частицу его сути, а остальные просто довольствуются навеваемыми
им грезами. Ладно, открывай глаза, я не поводырь и не собираюсь вести тебя за
руку до Китай-Города, — отпустил он запястье.
