И вот, разгорячившись от чая, сняв свой старый черный берет
и вытирая рукавом мокрые от пара усы, он принялся жадно допрашивать Артема о
новостях и сплетнях, принесенных из последней экспедиции на юг Артемовым
отчимом, тем самым человеком, который девятнадцать лет назад вырвал Артема у
крыс на Тимирязевской, да так и не мог бросить мальчишку, и воспитал его.
— Я-то, может быть, и слышал кое-что, но ты все равно
расскажи, Артем, жалко тебе, что ли? — настаивал Андрей, зная, что парень хочет
рассказать, ему и самому интересно вспомнить еще раз и пересказать все отчимовы
истории, ведь все слушать будут с открытым ртом.
— Ну, куда они ходили, вы, наверное, знаете, — начал Артем.
— Знаю, что на юг куда-то… Они же там шибко засекреченные,
ходоки ваши! — усмехнулся Андрей.
— Специальные задания администрации, сам понимаешь! —
подмигнул он одному из своих людей.
— Да ничего секретного в этом не было, — отмахнулся Артем.
— Так, цель экспедиции у них была — разведка обстановки,
сбор информации… Достоверной информации, потому что чужим челнокам, которые у
нас на станции языком треплют, верить нельзя — они, может, челноки, а может, и
провокаторы, дезинформацию распространяют. Челнокам вообще верить нельзя, —
буркнул Андрей. — Корыстные они люди. Откуда ты его знаешь, — вот сегодня он
твой чай продает Ганзе, а завтра и тебя самого со всеми потрохами кому-нибудь
продаст. Они, может, тоже тут у нас информацию собирают. И нашим-то, честно
говоря, я тоже не особо доверяю. Ну, на наших — это вы зря, Андрей Аркадьич. Наши
все нормальные. Я сам почти всех знаю. Люди, как люди. Деньги только любят.
Жить хотят лучше, чем другие. Стремятся, — попытся вступиться за местных
челноков Артем. Вот-вот. И я тебе о том же. Деньги они любят. Жить хотят лучше
всех. А кто их знает, чего они там делают, когда они за станцию выходят? Можешь
ты мне с уверенностью сказать, что на первой же станции их агенты чьи-нибудь не
завербуют? Можешь или нет?
— Чьи агенты? Ну чьим агентам наши челноки сдались?
— Вот что, Артем! Молодой ты еще, молодой и многого не
знаешь. Слушал бы ты старших больше. Глядишь, дольше проживешь.
— Ну должен же кто-то эту работу выполнять! Не было бы
челноков — и куковали мы бы тут без боеприпасов, с берданками, шмаляли бы солью
в черных, и чаек свой попивали бы, — не отступал Артем, не смотря на Андрееву
попытку осадить его.
— Ладно, ладно, экономист нашелся… Ты поостынь. Рассказывай
лучше, чего там Сухой видел.
— У соседей чего? На Алексеевской? На Рижской?
— На Алексеевской? Ничего нового. Выращивают грибы свои. Да
что Алексеевская? Так, хутор ведь… Говорят, — понизил Артем голос ввиду секретности
информации, — говорят, присоединяться к нам хотят. И Рижская, вроде, тоже не
против. Там у них давление с юга растет. Настроения пасмурные, все шепчутся о
какой-то угрозе, все чего-то боятся, а чего боятся — никто не знает. То ли с
той стороны линии империя какая-то растет, то ли Ганзы опасаются, что захочет
она расшириться, то ли еще чего-то. И все эти хутора к нам жаться начинают. И
Рижская, и Алексеевская.
— А чего конкретно хотят? Чего предлагают? — интересовался
Андрей.
— Просят у нас объединиться в федерацию, с общей оборонной
системой, границы с обеих сторон укрепить, в межстанционных туннелях —
постоянное освещение, милицию, боковые туннели и коридоры завалить, дрезины
пустить транспортные, телефонный кабель проложить, свободное место — под грибы…
Хозяйство чтобы общее, работать помогали, если надо будет.
— А раньше где они были? Где они были раньше, когда с
Ботанического Сада, с Медведково вся эта дрянь лезла? Когда черные нас
штурмовали, где они были? — ворчал Андрей.
— Ты, Андрей, не сглазь, смотри! — вмешался Петр Андреич.
— Нет черных пока что — и хорошо. Только радоваться рано. Не
мы их победили. Что-то у них там свое, внутреннее, вон и они и затихли. Они,
может, силы пока что копят. Так что нам союз не помешает. Тем более — объединиться
с соседями. И им на пользу, и нам хорошо.
— И будет у нас и свобода, и равенство, и братство! —
иронизировал Андрей, загибая пальцы.
— Вам не интересно слушать, да? — обиженно спросил Артем.
— Нет, ты продолжай, Артем, продолжай. Мы с Петром это позже
доспорим. Это у нас с ним вечная тема.
— Ну вот. И говорят, что главный наш, вроде, соглашается. Не
имеет принципиальных возражений. Детали только надо обсудить. Скоро съезд
будет. А потом — референдум.
— Как же, как же. Референдум. Народ скажет да — значит да.
Народ скажет нет — значит, народ плохо подумал. Пусть народ подумает еще раз, —
все язвил Андрей.
— Ну, Артем, а что за Рижской творится? — стараясь не
обращать на того внимания, выспрашивал Петр Андреич.
— Дальше у нас что идет? Проспект Мира. Ну, проспект Мира —
понятно. Это у нас границы Ганзы. У Ганзы, отчим говорит, с красными все так
же, мир. О войне никто и не вспоминает уже, — рассказывал Артем.
Ганзой называлось содружество станций Кольцевой линии. Эти
станции, находясь на пересечении всех остальных линий, а значит, и торговых
путей, и объединенные между собой туннелями, почти с самого начала стали
местами встречи коммерсантов со всех концов метро. Они богатели с фантастической
скоростью, и вскоре, понимая, что их богатство вызывает зависть слишком у
многих, приняли единственно верное решение. Они объединились. Официальным их
названием было «Содружество Станций Кольцевой Линии», но в народе они звались
Ганзой — кто-то однажды метко сравнил их с союзом торговых городов в
средневековой Германии, словечко было звонкое, так и пристало. Ганза поначалу
включала в себя лишь часть станций, объединение не произошло мгновенно. Был
участок Кольцевой линии, от Киевской — и до Проспекта Мира, так называемая
Северная Дуга, и были с ними Курская, Таганская и Октябрьская. И были долгие
переговоры, и каждый пытался для себя что-нибудь выгадать. Потом уже
присоединились к Ганзе Павелецкая и Добрынинская, и сформировалась вторая Дуга,
Южная. Но главная проблема, и главное препятствие к воссоединению Северной и
Южной Дуг было в Сокольнической линии.
