Они шли так минут десять, и все это время Артем никак не мог
понять, о чем же они говорят, зачем надо так торопиться, сбивая дыхание,
спотыкаясь на шпалах, в туннеле за ними пусто и тихо, и нет никаких признаков
погони. Десять минут прошло, пока он спиной не ощутил это. Оно действительно
неслось за ними по пятам, нагоняя их от шага к шагу, что-то черное, нет, не
волна, а скорее вихрь, черный вихрь, сеющий пустоту, и если не успеть, если оно
настигнет их, то ждет их то же, что и тех шестерых, что и остальных смельчаков
и глупцов, ступавших в туннели поодиночке или в гиблое время, когда в них
бушевали дьявольские ураганы, сметавшие в никуда все живое… Все эти догадки,
смутное понимание творящегося здесь, огненной вереницей промчались у него в
голове, и он, в первый раз за их поход осмысленно посмотрел на Хана. Тот
перехватил его взгляд и все понял. — Ну что, и тебя достало? — выдохнул он. —
Плохо дело. Значит, совсем близко уже. — Бежать надо! По-настоящему бежать! —
прохрипел на ходу Артем.
Хан ускорил шаг, и теперь несся широкой рысью, молча, не
отвечая больше на Артемовы вопросы, даже следов почудившейся Артему усталости
не было больше заметно на нем, и что-то волчье вновь проскользнуло в его
облике. Чтобы поспевать за ним, Артему пришлось перейти на настоящий бег, и
когда показалось на секунду, что им удается наконец оторваться от неумолимого
преследования, Туз запнулся все-таки носком за шпалу и кубарем полетел на землю,
разбивая в кровь лицо и руки. Они успели еще пробежать по инерции десятка
полтора шагов, и Артем, осознав уже, что бородатый упал, поймал себя на мысли,
что останавливаться и возвращаться ему так не хочется, а хочется бросить того к
чертям собачьим, этого коротконогого лизоблюда вместе с его чудесной интуицией,
и броситься дальше, пока самих их еще не накрыло. И гадко было ему от этой
мысли, но такая непрязнь к растянувшемуся на путях и глухо постанывающему Тузу
неожиданно овладела им, как ни давил он ее, что голос совести совсем затих.
Оттого он почувствовал даже некоторое разочарование, когда Хан решительно
вернулся назад и мощным рывком поднял бородатого на ноги. Артем-то втайне
надеялся, что Хан с его более чем пренебрежительным отношением к чужой жизни,
равно как и к чужой смерти, не колеблясь, бросит того в туннеле, как лишнюю
обузу, и они помчатся дальше.
Приказав Артему сухим, не терпящим неповиновения голосом,
держать прихрамывающего теперь Туза под руку, и взяв его под другую, Хан
потянул их за собой. Бежать теперь сделалось намного труднее. Бородач стонал и
скрипел зубами от боли на каждом шагу, но Артем почему-то не чувствовал ничего,
кроме растущего раздражения. Длинный, тяжелый автомат пребольно стучал теперь
по его ногам, и не было свободной руки, чтобы придержать его, давило сознание
того, что опаздываешь куда-то, и все вместе это набивало голову уже не страхом
перед сосущим вакуумом сзади, а злобой и упрямством. А смерть — совсем рядом,
остановись и подожди так с полминуты — и черный вихрь догонит тебя, захлестнет
и мигом разорвет на мельчайшие частицы, за доли секунды тебя не станет в этой
Вселенной, и оттого так неестественно скоро оборвется твой предсмертный крик…
Но сейчас эти мысли не парализовали Артема, а, накладываясь на злобу его и на
его раздражение, только придавали ему сил, и он накапливал их еще на один шаг,
а потом — на следующий, и так очень долго.
И тут это чувство исчезло, пропало совсем, отпустило так
внезапно, что, какое-то место в сознание оказалось непривычно пустым, незаполненным,
будто удалили зуб, и, остановившись, как вкопанный, Артем теперь ощупывал
кончиком языка образовавшуюся ямку. Сзади больше ничего не было, просто туннель
— туннель как туннель, чистый, сухой, свободный, совершенно безопасный. Вся эта
беготня от собственных страхов и параноидальных фантазий, излишняя вера в
какие-то особые чувства, интуицию, казалась сейчас Артему такой смешной, такой
глупой и нелепой, что он, не удержавшись, хохотнул. Туз, остановившийся рядом с
ним, сначала глянул на него удивленно, а потом тоже вдруг расплылся в улыбке и
засмеялся. Хан недовольно смотрел на них и в конце-концов сплюнул: — Ну что,
весело? Хорошо здесь, правда? Тихо так, чисто, да? — и зашагал один вперед.
Только тогда до Артема дошло, что они всего шагов пятидесяти недобежали до
станции, что в конце туннеля ясно виден свет.
…Хан ждал их на входе на станцию, сверху, на железной
лесенке, он успел уже докурить начиненную чем-то самокрутку, пока они,
похохатывая, совершенно расслабившись, одолели эти пятьдесят шагов. Артем
проникся за это время симпатией и сочувствием к хромающему и охающему сквозь
смех Тузу, его мучил стыд за все те мысли, что пролетали в его голове там,
сзади, когда тот упал. Настроение было на редкость благодушное, и поэтому вид
Хана, усталого, чуть не изможденного, с каким-то презрением оглядывающего их,
был ему немного неприятен. — Спасибо! — громыхая сапогами по лесенке,
протягивая руку для рукопожатия, Туз поднялся к Хану. — Если бы не ты… Вы…
Тогда бы все, конец. А… вы… не бросили. Спасибо! Я такое не забываю. — Не
стоит, — безо всякого энтузиазма отозвался тот. — Почему вы за мной вернулись?
— негромко спросил бородатый. — Ты мне интересен как собеседник, — Хан швырнул
окурок на землю и пожал плечами. — Вот и все.
Поднявшись чуть повыше, Артем понял, отчего Хан забрался на
платформу по лесенке, а не продолжил движение по пути — это было просто
невозможно: перед самым входом на Китай-Город пути были перегорожены грудой
мешков с песком в человеческий рост высотой, за ними на деревянных табуретах
восседали несколько людей весьма серьезного вида. Коротко, под бокс стриженные
головы, широченные плечи, выпирающие под потертой кожей коротких курток,
изношенные полосатые спортивные штаны, надетые не по надобности, а скорее как
униформа, — все это, хотя и должно было бы смотреться вместе забавно, отчего-то
совсем не настраивало на веселый лад. Там сидело трое, и на четвертом табурете
лежала колода карт, а громилы время от времени размашисто бросали на него
шестерки, королей, дам, и стояла такая ругань, что, вслушиваясь несколько
минут, Артем так и не сумел вычленить из их разговора хотя бы одно приличное
слово.
Пройти на станцию можно было только через узенький проход и
калитку, которыми заканчивалась лесенка. Но там поперек дороги возвышалась еще
более внушительная туша четвертого охранника. Стрижка «под ноль», водянисто-серые
глаза, чуть свороченный набок нос, свернувшиеся сломанные уши, оттягивающая
книзу синие тренировочные штаны, черная пистолетная рукоять — тяжелый «ТТ»
засунут прямо за пояс, и невыносимый запах перегара, сбивающий с ног и мешающий
соображать. — Ну че, бля? — сипло протянул он, медленно и тупо оглядывая Хана и
стоящего за ним Артема с ног до головы. — Туристы, бля? Или челноки? — Нет, мы
не челноки, мы странники, с нами нет никакого груза. — Странники — …! —
непристойно срифмовал тот и громко заржал. — Слышь, Колян! Странники — …! —
повторил он, обернувшись к играющим. Там его поддержали. Хан терпеливо
улыбнулся.
