Хан и Туз разговаривали о чем-то, стоя у ближайшего лотка, и
не торопили пока Артема, а он смог бы, наверное, простоять тут еще час, слушая
эти незамысловатые песенки, если бы вдруг все неожиданно не прекратилось. К
музыкантам приблизились вдруг две мощные фигуры, очень напоминающие тех громил,
с которыми им пришлось иметь дело при входе на станцию, и одетые схожим образом.
Один из подошедших опустился на корточки и принялся бесцеремонно выгребать
набравшиеся в футляре патроны, пересыпая их из своей горсти в карман неизменной
кожанки. Длинноволосый гитарист бросился к нему, пытаясь помешать, но тот
быстро опрокинул его сильным толчком в плечо, и сорвав с него гитару, занес ее
для удара, собираясь раскрошить инструмент об острый выступ колонны. Второй
бандит без особых усилий прижимал к стене пожилого с саксофоном, пока тот
безуспешно старался вырваться и помочь товарищу. Из стоявших вокруг слушателей
ни один не вступился за игравших, толпа заметно поредела, а оставшиеся прятали
глаза или делали вид, что рассматривают товар, лежащий на соседних лотках.
Артему стало жгуче стыдно и за них, и за себя, но вмешаться он так и не решился.
— Но вы ведь уже приходили сегодня! — держась рукой за плечо, плачущим голосом
доказывал длинноволосый. — Слышь, ты! Если у вас сегодня хороший день, значит,
у нас тоже должен быть хороший, понял,…? И вообще ты мне тут не бычь, понял?
Что, в вагон захотел, петух волосатый?! — заорал на него бандит, опуская
гитару. Было ясно, что махал он ей больше для отстрастки.
При слове «вагон» длинноволосый сразу осекся и только быстро
замотал головой, не произнося больше ни слова. — То-то же… Петух! — с ударением
на первом слоге подытожил громила, презрительно харкая музыканту под ноги. Тот
молча стерпел и это, и, убедившись, что бунт подавлен, оба неспешно удалились,
выискивая следующую жертву.
Артем растерянно оглянулся по сторонам и обнаружил подле
себя Туза, который, оказывается, внимательно наблюдал всю эту сцену. — Кто это?
— спросил он недоуменно у того. — А на кого они похожи, по-твоему? —
поинтересовался Туз. — Бандюки. Обычные бандюки. Никакой власти на Китай-Городе
нет, все контролируют две группировки. Эта половина — под братьями-славянами,
как они сами себя зовут. Весь сброд с Калужско-Рижской линии собрался здесь,
все отборные головорезы. В-основном их называют калужскими, некоторые —
рижскими, но ни к Калуге, ни к Риге они никакого отношения, разумеется, не
имеют. А вот там, видишь, где мостик, — он указал Артему на лестницу, уходящую
направо вверх приблизительно в центре зала, — там еще один зал, почти такой же,
как этот. Там творится ничуть не меньший бардак, но хозяйничают там
кавказцы-мусульмане — в-основном, азербайджанцы и чеченцы. Когда-то тут шла
кровавая бойня, старались поделить станцию, каждый стремился отхватить как
можно больше. В итоге поделили ровно пополам.
Артем не стал уточнять, что такое кавказцы, решив, что и это
название, как и непонятные и труднопроизносимые определения «чеченцы» и
«азербайджанцы», относятся, очевидно, к названиям неизвестных для него или
переименованных станций, откуда пришли эти бандиты. — Сейчас обе банды ведут
себя сравнительно мирно. Обирают себе тех, кто вздумал остановиться на
Китай-Городе, чтобы подзаработать, берут пошлину за вход с проходящих мимо — в
обоих залах плата одинаковая — три патрона, так что не имеет значения, откуда
приходишь на станцию. Порядка здесь, конечно, никакого, ну да им он и не нужен,
только что костры жечь не разрешают. Хочешь дурь купить — на здоровье, спирт
какой — в изобилии. Оружием здесь таким можно нагрузиться, что пол-метро снести
потом — не задача. Проституция процветает. Но не советую, — тут же добавил он и
сконфуженно что-то пробормотал про личный опыт. — А что за вагон? — спросил
тот. — Вагон-то? Это у них там вроде штаба. И если кто провинился перед ними,
платить отказывается, денег должен, или еще чего — волокут туда, там еще
тюрьма, яма долговая, что ли. Лучше туда не попадать, — объяснил Туз, —
хорошего мало. Голодный? — перевел он разговор на другую тему.
Артем кивнул. Черт знает, сколько времени прошло уже с того
момента, как они с Ханом пили чай и беседовали на Сухаревской. Без часов он
совершенно потерял способность ориентироваться во времени. Его походы через
туннели, насыщенные такими странными переживаниями, могли растянуться во
времени на долгие часы, а могли и пролететь за считаные минуты, не говоря уже о
том, что постоянно лезли в голову мысли, что в тех туннелях ход времени вообще
мог отличаться от обычного, как изменялось ощущение этого треклятого времени.
Как бы то ни было, есть хотелось. Он осмотрелся. — Шашлык! Горячий шашлык! —
разорялся стоящий неподалеку темный торговец с густыми черными усами под горбатым
носом.
Выговаривал он это довольно странно: не давалось ему твердое
«л», и вместо «о» выходило все время «а». Артем и раньше встречал людей,
говоривших с необычным произношением, но особого внимания на это никогда не
обращал. Слово Артему было знакомо, шашлыки на ВДНХ делали и любили. Свиные,
ясное дело. Но то, чем размахивал этот продавец, шашлык напоминало очень
отдаленно. В кусочках, насаженных на почерневшие от копоти шампуры, долго и
напряженно всматривавшийся Артем узнал наконец обугленные крысиные тушки со
скрюченными лапками. Его замутило. — Не ешь крыс? — сочувствующе спросил его
Туз. — А вот они, — кивнул он на смуглого торговца, — свиней не жалуют. Им по
Корану запрещено. А это ничего, что крысы, — прибавил он, вожделенно
оглядываясь на дымящуюся жаровню, — я тоже раньше брезговал, а потом привык.
Жестковато, конечно, да и костлявые они, и кроме того, подванивает чем-то. Но
эти абреки, — он опять стрельнул глазами, — умеют крысятинку готовить, этого у
них не отнять. Замаринуют в чем-то, она потом нежная становится, что твой
порось. И — со специями!.. А уж насколько дешевле! — нахваливал он.
Артем прижал ладонь ко рту, вдохнул поглубже и постарался
думать о чем-то отвлеченном, но перед глазами все время вставали почерневшие
крысиные тушки, насаженные на вертел: железный прут вонзался в тело сзади и
выходил из раскрытого рта. — Ну, ты как хочешь, а я угощусь! А то
присоединяйся. Всего-то три пульки за шампур! — привел Туз свои последние
аргументы и направился к жаровне.
Пришлось, предупредив Хана, обойти ближайшие лотки в поисках
чего-то более пригодного к употреблению, вежливо отказывая навязчивым торговцам
самогоном, розлитым во всевозможные склянки, жадно, но с опаской разглядывая
соблазнительных полуобнаженных девиц, стоявших у приподнятых пологов палаток,
призывно бросающих на прохожих цепкие взгляды, пусть вульгарных, но таких
раскованных, свободных, не то что зажатые, прибитые суровой жизнью женщины
ВДНХ, задерживаясь у книжных развалов — так, ничего интересного, все больше
дешевые разваливающиеся книжонки с карман размером: про большую и чистую любовь
— для женщин, про убийства и деньги — для мужчин.
