Станция была шагов двести в длину — чуть больше, чем обычно.
Стены и забавные, напоминающие формой гармошку колонны, были облицованы цветным
мрамором, в-основном серо-желтоватым, местами чуть розовым, а вдоль путей с
обеих сторон стены были украшены тяжелыми чеканными листами желтого металла,
потемневшего от времени, с выгравированными на них с трудом узнаваемыми
символами ушедшей эпохи. Однако вся эта лаконичная красота сохранилась очень
плохо, скорее, оставив после себя лишь печальный вздох, намек на прежнее
великолепие: потолок потемнел от гари, стены испещрены множеством надписей,
сделанных краской и копотью, примитивными, часто похабными рисунками, где-то
сколоты куски мрамора, а металлические листы исцарапаны. Посередине зала, с
правой стороны, через один короткий пролет широкой лестницы, за мостиком
виднелся второй зал этой станции, и Артем собрался было прогуляться и там, но
остановился у железного ограждения, составленного из двухметровых секций — как
на Проспекте Мира, и у узкого прохода стояли, облокотившись на забор, несколько
человек. С Артемовой стороны — привычные уже бульдозеры в тренировочных штанах,
один из которых показался Артему знакомым, с противоположной — смугловатые
усатые брюнеты, не таких впечатляющих размеров, но совсем не располагающего к
шуткам вида, один из которых зажимал между ног автомат, а у другого из кармана
торчала пистолетная рукоять. Бандиты мирно беседовали друг с другом, и совсем
не верилось, что когда-то между ними была вражда. Они сравнительно вежливо
разъяснили Артему, что переход на смежную станцию будет стоить ему два патрона,
и столько же ему придется отдать, если потом он захочет вернуться обратно.
Наученный горьким опытом, Артем не стал оспаривать справедливость этой пошлины
и просто отступился. Сделав круг, внимательно изучая ларьки и развалы, он
вернулся к тому краю платформы, с которого они пришли, и обнаружилось, что
здесь зал не оканчивался — наверх бежала еще одна лестница, поднявшись по
которой, он ступил в недлинный холл, невдалеке рассеченный пополам точно таким
же забором с кордоном — здесь, видимо, пролегала еще одна граница между двумя
владениями. А справа он к своему удивлению заметил настоящий памятник — вроде
тех, что приходилось раз видеть на картинках города, но изображавший не
человека в полный рост, как это было на фотографии, а только его голову. Но
какой большой была эта голова — не меньше двух метров в высоту, и, хоть и
загаженная сверху какой-то живностью, и придурковато блестевшая отполированным
от частых хватаний носом, она все равно внушала почтение и даже немного
устрашала, а на ум лезли фантазии о гигантах, один из которых лишился в бою
головы и теперь она, залитая в бронзу, украшала собою мраморные холлы этого
маленького Содома, вырубленного глубоко в земной толще, чтобы спрятаться от всевидящего
ока и избежать кары. Лицо отрубленной головы было печально, и Артем заподозрил
сначала, что это — голова Иоанна Крестителя из Нового Завета, который ему
как-то пришлось полистать, но потом решил, что, судя по масштабам, речь,
скорее, идет об одном из героев недавно припомненной им жизнеутверждающей
истории про Давида и Голиафа, который был большой и сильный, буквально великан,
но в итоге все же лишился головы. Никто из сновавших вокруг обитателей так и не
смог объяснить ему, кому же именно принадлежала отчлененная голова, и это его
немного разочаровало.
Зато там он набрел на чудесное место — просторная чистая
палатка такого приятного, родного темно-зеленого цвета — как у них на станции,
пластиковые муляжи цветов с матерчатыми листьями по углам, — непонятно, зачем
они здесь, но красиво, и пара аккуратных столиков со стоящими на них
светильниками-лампадками, затопляющими пространство палатки уютным неярким
светом. И еда… Пища богов — нежнейшее свиное жаркое с грибами, во рту тает, у
них такое по праздникам только делали, но так вкусно и изысканно никогда не
получалось. Люди вокруг сидели солидные, респектабельные, хорошо и со вкусом
одетые, видно, крупные торговцы. Аккуратно разрезая поджаренные до хрустящей
корочки сочащиеся ароматным горячим жиром отбивные, они неспешно отправляли
небольшие кусочки себе в рот, и негромко, чинно беседовали друг с другом,
обсуждая свои большие дела, изредка бросая на Артема вежливо-любопытные
взгляды.
Дорого, конечно — пришлось выдавить из запасного рожка целых
пятнадцать патронов и вложить их в широкую мягкую ладонь толстяка-трактирщика,
и потом каяться, что поддался искушению, но в животе все равно было так
приятно, покойно и тепло, что голос разума умиротворенно умолк.
И кружка бражки, мягкой, приятно кружащей голову, но
несильной, не то что ядреный мутный самогон в грязноватых бутылках и банках, от
одного запаха которого слабели коленки. Еще три патрона, но что такое три
жалких патрона, если их отдаешь их за пиалу искрящегося эликсира, примиряющего
тебя с несовершенством этого мира и помогающего обрести гармонию с ним?
Отпивая бражку маленькими глоточками, оставшись наедине с
собою в тишине и покое впервые за последние несколько дней, он попытался
восстановить в своей памяти произошедшие события и понять, чего же он добился,
и куда ему надо было идти дальше, на пути к цели, обозначенной Хантером. Еще
один отрезок намеченного пути пройден, и он опять на перепутье, как богатырь в
почти позабытых сказках из детства, таких далеких, что и не упомнишь уже, кто
их рассказывал — то ли Сухой, то ли Женькины родители, то ли его собственная,
Артемова, мать. Больше всего Артему нравилось думать, что это он от матери
слышал, и вроде даже выплывало на мгновенья из тумана ее лицо, и он слышал
голос, читающий ему с тягучими, усыпляющими интонациями: «Жили-были…» И вот,
как тот самый сказочный витязь, стоял он теперь у камня, и было перед ним три
дороги: на Кузнецкий Мост, до Третьяковской, и до Таганской. Он смаковал
напиток, телом овладевала блаженная истома, думать совсем не хотелось, и в
голове крутилось только «Прямо пойдешь — жизнь потеряешь, налево пойдешь — коня
потеряешь..»
Это, наверное, могло бы продолжаться бесконечно, покой ему
был просто необходим после всех переживаний, и надо было бы осмотреться,
порасспрашивать местных о дорогах, и надо было встретиться еще раз с Ханом,
узнать, пойдет ли он с ним дальше, или их пути расходятся на этой странной
станции. Но вышло все совсем не так, как лениво обдумывал Артем, созерцая
маленький язычок пламени пляшущий в лампадке на столе.
Глава 8
Затрещали пистолетные выстрелы, разрывая веселый гам толпы,
потом пронзительно взвизгнула женщина, застрекотал автомат, и пухлый
трактирщик, с неожиданным для своей комплекции проворством выхватив из-под
прилавка необычное короткое ружье, бросился к выходу. Бросив недопитую брагу,
Артем вскочил вслед за ним, закидывая свой рюкзак за плечи и щелкая
переключателем предохранителя, думая на ходу, что жаль, здесь заставляют
платить вперед, а то можно было бы улизнуть, не расплатившись. Восемнадцать
потраченных патронов теперь, может статься, ему бы очень пригодились.
