Уже сверху, с лестницы, было видно, что происходит что-то
ужасное. Чтобы спуститься, ему пришлось проталкиваться через толпу обезумевших
от страха людей, рвавшихся вверх по лестнице, так что Артем успел спросить
себя, так ли ему надо вниз, но любопытство подталкивало его вперед.
На путях — несколько распростертых тел в кожаных куртках, а
на платформе, прямо под его ногами, в луже ярко-красной крови, расползавшейся
тоненькими ручейками в стороны, лицом вниз лежала убитая женщина, через которую
он поспешно переступил, стараясь не смотреть на нее, но поскользнулся и чуть не
упал рядом. Вокруг царила паника, из палаток выскакивали полураздетые люди,
растерянно оглядываясь по сторонам, и Артем видел, как один из них вдруг
согнулся, схватившись за живот и медленно завалился набок, но так и не сумел
понять, откуда же стреляют. Выстрелы продолжали греметь, с другого конца зала
бежали коренастые люди в кожаном и, расшвыривая визжащих женщин и перепуганных
торговцев в стороны, расчищали себе дорогу. Но они не выглядели, как
нападавшие, это были те самые бандиты, которые распоряжались на этой стороне
Китай-Города, да и на всей платформе не было заметно никого, кто мог бы учинить
всю эту бойню.
И тут он наконец понял, почему ему не было никого видно.
Нападавшие засели в туннеле, находящемся прямо рядом с ним, и оттуда вели огонь
на поражение, не выходя на станцию, видимо, боясь показаться на открытом месте.
Это меняло дело. Времени размышлять больше не оставалось,
они выйдут на платформу как только поймут, что сопротивление сломлено, и надо
было как можно быстрее убираться от этого выхода. Пригибаясь к земле, Артем
бросился вперед, крепко сжимая в руках автомат, и оглядываясь через плечо назад
— из-за эха, мгновенно разносящего гром выстрелов под сводами станции,
искажавшего звуки и менявшего их направление, так и не было ясно, из какого
именно туннеля — правого или левого — открыта стрельба.
Наконец, отбежав уже довольно далеко, он заметил затянутые в
камуфляж фигуры в жерле левого туннеля. Вместо лиц у них было что-то черное, и
у Артема внутри все похолодело, и только спустя несколько мгновений он
сообразил, что те черные, что осаждали ВДНХ, никогда не использовали оружие, и
никогда не одевались. На нападавших просто были маски, вязаные шапки-маски, из
тех, что можно было купить на любом оружейном развале, а при покупке АК-47 ее
давали бесплатно, в нагрузку.
Бежавшие на помощь калужские бросились на землю, как за
бруствером, укрываясь за раскиданными на путях трупами, и тоже открыли огонь.
Видно было, как прикладом выбивают фанерные листы, торчавшие вместо лобовых
стекол в вагоне-штабе, открывая пулеметное гнездо, и громыхнула пробная тяжелая
очередь.
Вскинув глаза вверх, Артем нащупал взглядом висевшую
неподалеку, почти в самом центре зала, рядом с вагоном, пластиковую табличку с
указанием станций, подсвеченную изнутри. Нападавшие шли со стороны
Третьяковской. Этот путь был отрезан. Чтобы попасть на Таганскую, нужно было
возвращаться обратно, туда, где было самое пекло. Оставался только путь на
Кузнецкий Мост. Дилемма разрешилась сама собой. И, спрыгнув на пути, он кинулся
к чернеющему впереди входу в туннель, ведущий на Кузнецкий Мост. Ни Хана, ни
Туза нигде не было видно. Один только раз мелькнула сверху фигура, напоминающая
своей хищной осанкой Хана, но остановившийся на мгновение Артем тут же понял,
что ошибся.
В туннель бежал не он один — добрая часть всех спасающихся с
платформы бросилась именно к этому выходу. Перегон оглашался испуганными
возгласами, злыми криками, кто-то истерически рыдал. То там, то здесь мелькали
лучи фонарей, где-то метались неровные пятна света от коптящих факелов, каждый
освещал себе путь сам. Артем достал из кармана подарок Хана и надавил на
рукоять. Направив слабый свет фонарика себе под ноги, стараясь не споткнуться,
он спешил вперед, обгоняя небольшие группки беглецов, иногда целые семьи,
иногда одиноких женщин, стариков, молодых здоровых мужчин, тащивших какие-то
тюки, вряд ли принадлежавшие им, пару раз он останавливался, чтобы помочь
подняться упавшим. Около одного из них он задержался: прислонившись спиной к
ребристой стене туннеля, на земле сидел совсем седой худой старик, с
болезненной гримасой на лице державшийся за сердце, а рядом с ним, безмятежно и
тупо оглядываясь по сторонам, стоял мальчик-подросток, по животным чертам
которого, то ли по его мутным глазам, было ясно, что это не обычный ребенок.
Что-то сжалось в Артеме, когда он увидел эту странную пару, и он, хотя и
подгонял себя вперед и ругал за каждую задержку, остановился, как вкопанный.
Старик, обнаружив, что на них обратили внимание, попытался
улыбнуться ему, и что-то сказать, но воздуха ему не хватало, он поморщился и
закрыл глаза, собираясь с силами. Артем нагнулся вперед, к старику, но мальчик
вдруг угрожающе замычал, и Артем неприязненно отметил, что с его губ тянется
ниточка слюны, когда он скалит по-звериному свои мелкие желтые зубы. Не в силах
справиться с нахлынувшим отвращением, он оттолкнул мальчишку, и тот,
пропятившись назад несколько шагов, неуклюже осел назад и там остался, издавая
жалобные завывания. — Молодой… человек… не надо его… так… Это Ванечка… Он же…
не понимает… — через силу выдавил старик.
Артем только пожал плечами, но внутри него пронеслась
неприятная холодная тень. — Пожалуйста… Нитро… глицерин… в сумке… на дне… Один
шарик… Дайте… Я… не могу… сам… — как-то уже совсем нехорошо захрипел старик, и
Артем поспешными движениями потроша дермантиновую хозяйственную сумку, нашарил
наконец новую, неначатую упаковку, содрал ногтем фольгу, еле поймал норовивший
выскочить шарик, и протянул его старику. Тот с трудом натянул губы в виноватой
улыбке и выдохнул: — Я… не могу… руки… не слушаются… Под язык… — попросил он и
его веки опять опустились.
Артем с сомнением оглядел свои черные руки, но открыл
старику рот, сжав пальцами его щеки с боков и вложил треклятый шарик под сухой
холодный язык. Старик слабо кивнул и замолчал. Мимо них торопливо шагали все
новые и новые беженцы, но Артем видел перед собой только бесконечный ряд сапог,
ботинок, грязных, зачастую просящих каши, иногда они спотыкались о черное
дерево шпал, и тогда сверху неслась грубая брань. На них больше никто не
обращал внимания; подросток все так же сидел на том месте, куда он упал, и
глухо подвывал. Безучастно и даже с некоторым злорадством Артем отметил, как
кто-то из проходящих от души поддел его сапогом, и тот начал выть еще громче,
размазывая кулаками слезы и раскачиваясь из стороны в сторону.
Старик тем временем открыл глаза, тяжело вдохнул и
проборматал: — Спасибо вам большое… Мне уже лучше… Вы не поможете мне
подняться?
