В итоге о нем сложилось совершенно превратное представление
— в нем видели вражеского шпиона и диверсанта, явившегося, чтобы нанести
Четвертому Рейху предательский удар в спину, обезглавив его, посеять хаос и
подготовить вторжение противника. Конечной целью было установление
антинародного кавказско-сионистского режима на всей территории метрополитена.
Хотя Артем вообще-то мало понимал в политике, такая глобальная цель показалась
ему достойной, и он согласился и с этим. И хорошо, что согласился, может,
именно поэтому все зубы и остались на своих местах. После того, как последние
детали были выяснены, ему все-таки позволили отключиться.
Когда он смог открыть глаз в следующий раз, комендант уже
дочитывал приговор. Когда последние формальности были утрясены, а официальная
дата его расставания с жизнью — анонсирована общественности, на голову ему
надели черную шапку, дотянув ее до рта, и видимость ухудшилась. Смотреть было
больше не на что, и замутило еще сильнее. Еле продержавшись минуту, Артем
прекратил сопротивление, тело его скрутила судорога и его вырвало прямо на
собственные сапоги. Охрана сделала осторожный шаг назад, а общественность
возмущенно зашумела. Артем укорил себя нестрого и почувствовал, как голова его
куда-то уплывает, а колени безвольно подгибаются.
…Сильная рука приподняла его подбородок, и он услышал
знакомый голос, который звучал теперь почти в каждом его сне. — Пойдем! Пойдем
со мной, Артем! Все закончилось! Все хорошо! Вставай! — говорил он, а Артем все
не мог найти в себе сил встать, и даже поднять головы.
Было очень темно — наверное, мешала шапка, догадался он. Но
как же ее снять — ведь руки связаны за спиной? А снять необходимо — посмотреть,
тот ли это человек, или ему просто кажется. — Шапка… — промычал Артем, надеясь,
что тот сам все поймет.
Черная завеса перед глазами тут же исчезла, и Артем увидел
перед собой Хантера, он ничуть не изменился с тех пор, как Артем разговаривал с
ним в последний раз, давным-давно, целую вечность назад, на ВДНХ. Но как он
сюда попал? Артем тяжело повел головой и осмотрелся. Он находился на платформе
той же станции, где ему зачитывали приговор. Повсюду вокруг лежали мертвые
тела; только несколько свечей на одной люстре продолжали коптить. Вторая была
погашена. Хантер сжимал в правой руке тот самый свой пистолет, который так
впечатлил Артема в прошлый раз — кажущийся гигантским из-за длинного,
привинченного к стволу глушителя и внушительной надстройки лазерного прицела,
«ТТ». Он смотрел на Артема беспокойно и внимательно. — С тобой все в порядке?
Ты можешь идти? — Да. Наверное, — храбрился Артем, но в этот момент его
интересовало совсем другое. — Вы живы? У вас все получилось? — Как видишь, —
устало улыбнулся тот. — Спасибо тебе за помощь. — Но я не справился, — мотнул
головой Артем, и его жгучей волной захлестнул стыд. — Ты сделал все, что мог, —
успокаивающе потрепал его по плечу Хантер. — А что случилось с моим домом? Что
с ВДНХ? — Все хорошо, Артем. Все уже позади. Мне удалось завалить вход, и
черные больше не смогут спускаться в метро. Мы спасены. Пойдем. — А что здесь
произошло? — Артем оглядывался по сторонам, с ужасом видя, что почти весь зал
завален трупами, и кроме их голосов, больше не слышно ни одного звука. — Не
имеет значения, — Хантер твердо смотрел ему в глаза. — Ты не должен об этом
беспокоиться, — и, нагнувшись, он поднял с пола свой баул, в котором лежал чуть
дымящийся в прохладе зала армейский ручной пулемет. Дисков почти больше не
осталось.
Он двинулся вперед, и Артему оставалось только догонять.
Оглядываясь по сторонам, он увидел кое-что, что раньше ему было незаметно. С
мостика, на котором он стоял, когда зачитывали приговор, свисали над путями
несколько темных фигур.
Хантер молчал, широко вышагивая, словно забыв о том, что
Артем еле передвигается. Как тот ни старался, расстояние между ними все
увеличивалось, и Артем испугался, что тот так и уйдет, бросив его на этой
страшной станции, весь пол которой был залит скользкой, теплой еще кровью, а
население составляли сплошь мертвецы. Неужели я того стою, думал Артем, неужели
моя жизнь весит столько же, сколько все их жизни, вместе взятые? Нет, он был
рад спасению, но это тут было ни причем. Но все эти люди, наваленные сейчас
беспорядочно, как мешки с тряпьем, на гранит платформы, друг на друга, на
рельсы, оставленные навечно в той позе, в которой нашли их пули Хантера, — они
умерли, чтобы он мог жить? Хантер с такой легкостью совершил этот обмен, как
жертвуют в шахматах несколько мелких фигур, чтобы сберечь крупную… Он ведь
просто игрок, а метро — это его шахматная доска, и все фигуры — его, потому что
он играет сам с собой. Но вот вопрос — такая ли крупная, важная фигура — Артем,
чтобы ради него умертвить стольких? Отныне, эта вытекшая на холодный гранит
кровь, наверное, будет пульсировать в его жилах — он словно выпил ее, отнял у
других, чтобы продолжить свое существование. Неужели теперь всегда, всегда в
нем будет течь стылая кровь всех этих убитых людей? Ведь тогда ему больше
никогда не удасться согреться…
И он через силу побежал вперед, чтобы нагнать Хантера и
спросить, сможет ли он еще когда-нибудь согреться, или у любого, самого жаркого
костра ему будет так же холодно и тоскливо, как в зимнюю студеную ночь на
заброшенном полустанке.
Но Хантер был все так же далеко впереди, и может, потому
Артему не удавалось догнать его, что тот опустился на четвереньки и мчался по
туннелю с проворством какого-то животного. Его движения казались Артему
неприятно похожими на… Собаку? Нет, крысу… Боже… — Вы — крыса? — вырвалась у
Артема страшная догадка, и он сам испугался того, что сказал. — Нет, — донеслось
в ответ, — Это ты — крыса. Ты — крыса! Трусливая крыса!
— Трусливая крыса! — презрительно повторил кто-то чуть не
над самым ухом и смачно харкнул.
Артем потряс головой и тут же пожалел о том, что это сделал.
Ноющая тупой болью, от резкого движения она буквально взорвалась. Потеряв
контроль над своим телом, он начал заваливаться вперед, пока не утнулся
саднящим лбом в прохладное железо. Поверхность была ребристой и неприятно
давила кость, но остужала воспаленную плоть, и Артем замер в этой позе на некоторое
время, не в силах решиться ни на что большее. Отдышавшись, он осторожно
попробовал приоткрыть левый глаз.
