Все то же, с точностью до наоборот, творилось на Библиотеке
им. Ленина. Там держали оборону красные, а коалиционные силы неоднократно
пытались их оттуда выбить. Станция имела для коалиции огромное стратегическое
значение, потому что в случае успешного штурма позволила бы разбить Красную
Линию на два участка, и потому еще, что давала переход на три других линии
сразу, и все три — такие, с которыми Красная Линия больше нигде не
пересекалась. Только там. То есть, была она таким лимфоузлом, который, будучи
поражен красной чумой, открыл бы ей доступ к жизненно важным органам. И чтобы
это предотвратить, Библиотеку им. Ленина надо было занять, и занять любой
ценой.
Но насколько безуспешными были попытки красных завладеть
Площадью Революции, настолько бесплодны были и усилия коалиции выдавить тех с
Библиотеки.
А народ, тем временем, уставал все больше и больше. И уже
началось дезертирство, и все чаще были случаи братания, когда и по ту, и по
другую сторону солдаты бросали оружие и шли обниматься, но в отличие от Первой
Мировой, красным это на пользу не шло. Революционный запал потихоньку сходил на
нет, и коммунистический энтузиазм угасал. Не лучше дела шли и у коалиции —
недовольные, что им приходится постоянно дрожать за свою жизнь, люди снимались
и уходили семьями с центральных станций — на окраины. Пустела и слабела Ганза.
Война больно ударила по торговле, челноки искали обходные тропы, важные
торговые пути опустевали и глохли…
И политикам, которых меньше и меньше поддерживали солдаты,
пришлось срочно искать возможность закончить войну, по возможности сохранив
лицо, пока их же оружие не повернулось против них. И тогда, в обстановке
строжайшей секретности и на обязательной в таких случаях нейтральной станции,
встретились лидеры враждующих сторон: товарищ Москвин — с советской стороны, и
со стороны коалиции — председатель Содружества Станций Кольцевой Линии Логинов
вместе с Твалтвадзе, президентом Арбатской Конфедерации, включавшей в себя все
станции Арбатско-Покровской линии на участке между Киевской и многострадальной
Площадью Революции.
Мирный договор подписали быстро и как-то очень легко.
Стороны обменивались правами на станции. Красная Линия получала в полное свое
распоряжение полуразрушенную Площадь Революции, но уступала Арбатской
Конфедерации Библиотеку им. Ленина. И для тех, и для других этот шаг был нелегок.
Конфедерация теряла одного члена и, вместе с ним, владения к северо-востоку.
Красная Линия становилась пунктирной, поскольку прямо посередине ее теперь
появлялась станция, ей не подчиняющаяся, и разрубала ее пополам. И не смотря на
то, что обе стороны гарантировали друг другу право на свободный транзитный
проезд по бывшим территориям, такой расклад не мог не беспокоить красных… Но
то, что предлагала коалиция, было слишком заманчиво. И Красная Линия не
устояла. Больше всех от мирного соглашения выигрывала, конечно, Ганза, которая
теперь могла беспрепятственно замкнуть кольцо, сломав последние препоны на пути
к процветанию. Договорились и о соблюдении статуса кво, и о запрете на ведение
агитационной и подрывной деятельности на территории бывшего противника. Все
остались довольны. И теперь, когда и пушки и политики замолчали, настала
очередь пропагандистов, которые должны были объяснить массам, что именно их
сторона добилась выдающихся дипломатических успехов, и, в сущности, выиграла
войну.
Прошли годы с того памятного дня, когда сторонами был
подписан мирный договор. Статус кво соблюдался обеими сторонами: Ганза
усмотрела в Красной Линии выгодного экономического партнера, а та оставила свои
агрессивные намерения: товарищ Москвин, генсек Коммунистической Партии
Московского Метрополитена имени В. И. Ленина, диалектически доказал возможность
построения коммунизма на одной отдельно взятой линии и принял историческое
решение о начале оного строительства. Старая вражда была забыта»
Этот его рассказ Артем запомнил крепко, как старался
запоминать все, что отчим говорил ему.
— Хорошо, что у них резня кончилась… — произнес Петр
Андреич.
— Полтора года ведь за Кольцо ступить было нельзя — везде
оцепление, документы проверяют по сто раз. У меня там дела были в то время — и
кроме как через Ганзу, никак было не пройти. И пошел через Ганзу. И прямо на
Проспекте Мира меня и остановили. Чуть к стенке не поставили.
— Да ну? А ты ведь не рассказывал этого, Петр… Как это с
тобой вышло? — заинтересовался Андрей.
Артем слегка поник, видя, что переходящеее знамя рассказчика
беспардонно вырвано из его рук. Но история обещала быть интересной, и он не
стал встревать.
— Как-как… Очень просто. За красного шпиона меня приняли.
Выхожу я, значит, из туннеля на Проспекте Мира, на нашей линии. А наш Проспект
Мира тоже под Ганзой. Аннексия, так сказать. Ну там еще не очень строго — там у
них же ярмарка, торговая зона. Ну, вы знаете, — у Ганзы везде так: те станции,
которые на самом Кольце находятся, — это вроде их дом, в переходах с кольцевых
станций на радиальные у них граница, — таможни, паспортный контроль…
— Да знаем мы все это, чего ты нам лекции читаешь… Ты
рассказывай лучше, что с тобой произошло там! — перебил его Андрей.
— Паспортный контроль! — повторил Петр Андреич, сурово сводя
брови. Теперь он был должен досказать из принципа. — А на радиальных станциях у
них ярмарки, базары… Туда чужакам можно. А через границу их — ну никак.
— Да что ты будешь делать! — возмутился Андрей.
— Что с тобой случилось-то, ты можешь мне сразу сказать, или
нет? Чего ты тянешь?
— Ты не перебивай меня. Ты хочешь слушать — слушай. А не
хочешь — сиди вот, чай пей. Развоевался тут!
— Ладно, ладно… Молчу я. Молчу. Нем, как лосось дальневосточный,
консервированный, — примирительно сказал Андрей. — Продолжай.
