Марка сменили, и они с Артемом отправились к костру. Он
прикурил от огня самокрутку, и задумался о чем-то, а Артем стал прислушиваться
к общему разговору. — Вот Леха вчера про кришнаитов рассказывал, — низким,
утробным голосом говорил массивный мужчина с низким лбом и мощной шеей, —
которые на Октябрьском Поле сидят, и что они хотят в Курчатовский Институт
забраться, чтобы ядерный реактор рвануть и всем устроить нирвану, но пока никак
не соберутся. Ну, я тут вспомнил, чего со мной было четыре года назад, когда я
еще на Савеловской жил. Я однажды по делам собрался на Белорусскую. Тогда у
меня связи были на Новослободской, так что я прямо через Ганзу пошел. Ну,
прихожу на Белорусскую, быстро добрался, кого надо встретил, мы с ним дельце
обделали, думаю, надо обмыть. Он мне говорит, ты мол осторожнее, здесь пьяные
часто пропадают. Ну, я ему — да ладно, брось, такое дело нельзя оставить,
в-общем, банку мы сним на двоих раздавили. Последнее, что помню — это как он на
четвереньках ползает и кричит «Я — Луноход-1!». Просыпаюсь — матерь божья! —
весь связанный, во рту кляп, башка наголо обрита, сам лежу в какой-то каморке,
наверное, в бывшей ментовке. Что за напасть, думаю. Через полчаса приходят
какие-то черти и тащат меня за шкирку в зал. Куда я попал — так и не понял, все
названия сорваны, стены все чем-то измазаны, пол в крови, костры горят,
пол-станции перекопано, и вниз уходит глубоченный котлован, метров двадцать по
крайней мере, а то и все тридцать. На полу и на потолке звезды нарисованы,
такие, знаете, одной линией, как дети рисуют. Ну, я думал — может к красным
попал? Потом башкой повертел — не похоже. Меня к этому котловану подвели, а там
веревка вниз идет, говорят, лезь по веревке. И калашом подталкивают. Я туда
глянул — а там народу куча, на дне, с ломами, лопатами, и яму эту глубже
копают. Землю наверх на лебедке вытаскивают, грузят в вагонетки и куда-то
отвозят. Ну, делать нечего, эти ребята с калашами — бешеные какие-то, все в
татуировках с ног до головы, ну, я подумал, уголовщина какая-то. На зону,
наверное, попал. Эти, типа, авторитеты, подкоп делают, сбежать хотят. А сявки
на них батрачат. Но потом понял — фигня выходит. Какая в метро зона, если здесь
даже ментов нет? Я говорю им, высоты боюсь, рухну сейчас прямо этим на башку,
пользы от меня будет немного. Они посовещались, и поставили меня землю, которая
снизу выходит, на вагонетки грузить. Наручники, падлы, надели, и на ноги цепи
какие-то, вот и поди погрузи. Ну, я все никак понять не мог, чем они занимаются.
Работенка, прямо скажем, не простая. Я то что, — повел он своими аршинными
плечами, — там вот послабее были, так кто на землю валился, они поднимали, и
волокли куда-то к лестницам. Потом я мимо проходил один раз, смотрю, у них там
там типа чурбан такой, как на Красной Площади раньше стоял, где бошки рубили, в
него топор здоровый всажен, а вокруг все в кровище и головы на палках торчат.
Меня чуть не вывернуло. Не, думаю, надо отсюда делать ноги, пока из меня чучело
не набили. — Ну и кто это был? — нетерпеливо прервал его тот хриплый, который
сидел с ними за прожектором. — Я потом спросил у мужиков, с которыми грузил.
Знаешь, кто? Сатанисты, понял! Это в метро! Они, значит, решили, что конец
света уже наступил, и метро — это… как он сказал? И что-то он там про круги
говорил, я уж не помню.. А метро — ворота в ад. — Врата, — поправил его
пулеметчик. — Ну. Метро — это врата в ад, а сам ад лежит немного глубже, и
дьявол, значит, их там ждет, надо только до него добраться. Вот и копают. С тех
пор уже четыре года прошло. Может, уже докопались. — А где это? — спросил
пулеметчик. — Не знаю! Вот ей-богу, не знаю. Я выбрался-то оттуда как: меня в
вагонетку кинули, пока охрана не смотрела, грунтом присыпали, и долго куда-то
катился, потом высыпали, с высоты, я сознание потерял, потом очнулся, пополз,
выполз на какие-то рельсы, ну и по ним, вперед, а они с другими скрещиваются, я
на этом перекрестке и вырубился. Потом меня там кто-то подобрал, и я очнулся на
Дубровке только, понял? А тот, кто меня подобрал, уже свалил, добрый человек.
Вот и думай, где это…
Они потом заговорили про то, что по слухам, на Площади
Ильича и на Римской какая-то эпидемия, и много народу перемерло, но Артем
пропустил все мимо ушей. Идея, что метро — это преддверие ада, или, может, даже
первый его круг, загипнотизировала его, и перед глазами встала безумная
картина: сотни людей, копошащиеся, как муравьи, роющие вручную бесконечный
котлован, шахту в никуда, пока однажды лом одного из них не воткнется в грунт
странно легко, и не провалится вниз, и тогда ад и метро окончательно сольются
воедино. Эта страшная мысль не отпускала его до тех пор, пока он силой не
вытряхнул ее из своей головы.
Потом он подумал, что вот — эта станция живет почти так же,
как ВНДХ — их беспрестанно атакуют какие-то чудовищные создания с поверхности,
а они в одиночку сдерживают натиск, и если Павелецкая не выдержит, то они
распространятся по всей линии, так что роль ВДНХ вовсе не так исключительна,
как ему представлялось раньше. Кто знает, сколько еще таких станций в метро,
каждая из которых прикрывает свое направление, сражаясь не за всеообщее
спокойствие, а за собственную шкуру… Можно уходить назад, отступать к центру,
подрывая за собой туннели, но тогда оставалось бы все меньше жизненного
пространства, покуда все оставшиеся в живых не со??рались бы на небольшом
пятачке и там сами не перегрызли бы друг другу глотки.
Но ведь если ВДНХ ничего особенного собой не представляет,
если есть и другие незакрывающиеся выходы на поверхность… Значит…
Спохватившись, он запретил себе думать дальше. Это была опасная мысль, и
продолжать ее нельзя, это просто голос слабости, предательский, слащавый,
подсказывающий аргументы за то, чтобы не продолжать Поход, перестать стремиться
к Цели. После того, как ей не удалось сломить Артема лобовым ударом, слабость
пытается зайти с тыла. Но нельзя ей поддаваться. Этот путь ведет в тупик.
Чтобы отвлечься, он снова прислушался к разговору. Сначала
обсудили шансы какого-то пушка на какую-то победу. Потом Хриплый начал
рассказывать что какие-то отмороженные головорезы напали на Китай-Город,
перестреляли кучу народа, но подоспевшая калужская братва все-таки одолела их,
и те отступили обратно к Таганской. Артем хотел было возразить, что вовсе не к
Таганской, а к Третьяковской, но тут вмешался еще какой-то жилистый тип, лица
которого было не разглядеть, и сказал, что калужских вообще выбили с Китай-Города,
и теперь его контролирует новая группировка, о которой раньше никто не слышал.
Хриплый горячо заспорил с ним, а Артема стало клонить в сон. На этот раз ему не
снилось совсем ничего, и спал он так крепко, что даже когда раздался тревожный
свист, и все вскочили со своих мест, он так и не смог проснуться. Наверное,
тревога была ложной, потому что выстрелов так и не последовало.
Когда его наконец разбудил Марк, на часах было уже без
четверти шесть. — Вставай, отдежурили! — весело потряс он Артема. — Пойдем, я
тебе переход покажу, куда тебя вчера не пустили. Паспорт есть?
