Артем отрицательно помотал головой. — Ну ничего, как-нибудь
уладим, — пообещал тот, и действительно, через пару минут они уже стояли в
переходе, а охранник умиротворенно посвистывал, перекатывая в ладони два
патрона.
Переход был очень долгим, длиннее даже, чем станция, и вдоль
одной стены шли брезентовые ширмы, горели довольно яркие лампочки («Ганза
заботится» — ухмыльнулся Марк), а вдоль другой тянулась длинная но невысокая,
не больше метра, перегородка. — Это, между прочим, один из самых длинных
переходов во всем метро! — гордо заявил Марк. — А это что? А ты не знаешь? Это
же знаменитая штука! Половина всех, кто до нас добирается, к ней идут! —
ответил он Артему на вопрос о перегородке. — Погоди, сейчас рано еще. Попозже
начнется. Вообще-то самое оно — вечером, когда выход на станцию перекрывают, и
людям больше заняться нечем. Но, может, днем будет квалификационный забег. —
Нет, ты правда ничего не слышал об этом? Да у нас тут крысиные бега,
тотализатор. Мы его ипподромом называем. Надо же, я думал, все знают, —
удивился он, когда понял наконец, что Артем не шутит. — Ты как вообще, играть
любишь? А я вот, например, игрок.
Артему было, конечно, интересно посмотреть на бега, но особенно
азартным он никогда не был, и теперь, после того, как он проспал столько
времени, над его головой грозовой тучей росло и сгущалось чувство вины. Он не
мог ждать вечера, он вообще больше не мог ждать. Ему надо было продолжать
продвигаться вперед, слишком много времени и так потеряно зря. Но путь к Полису
лежал через Ганзу, и теперь ее уже было не миновать. — Я, наверное, не смогу
здесь до вечера остаться, — вслух сказал Артем. — Мне надо идти… к Полянке. —
Да ведь это тебе через Ганзу, — заметил Марк, прищурившись. — Как же ты
собрался через Ганзу, если у тебя не только визы, но и паспорта даже нет? Тут,
друг, я тебе помочь уже не могу. Но идею подкинуть попробую. Начальник
Павелецкой, — не нашей, а кольцевой — большой любитель вот этих самых бегов. Его
крыса — Пират, — фаворит. Каждый вечер здесь появляется, при охране и полном
блеске. Поставь, если хочешь, лично против него. — Но ведь мне и ставить
нечего, — возразил Артем. — Поставь себя, в качестве прислуги. Хочешь, я тебя
поставлю, — глаза Марка азартно сверкнули. — Выиграем — получишь визу.
Проиграем — попадешь туда все равно, там уж, правда, от тебя будет зависеть,
как ловко ты выкрутишься. Вариант? Вариант.
Артему этот план совсем не нравился, от него шел гниловатый
душок, продавать себя в рабство, и тем более проигрывать себя в рабство на
крысином тотализаторе было как-то обидно. Он решил попробовать пробиться на
Ганзу иначе. Несколько часов он вертелся около серьезных пограничников в сером
пятнистом обмундировании — они были одеты точно так же, как и те, на Проспекте
Мира, пытался подходить и разговаривать с ними, но те отказывались даже
отвечать. После того, как один из них презрительно назвал его одноглазым (это
было несправедливо, потому что левый глаз уже начал открываться, хотя все еще
чертовски болел), и порекомендовал проваливать, Артем бросил наконец бесплодные
старания, и начал обход самых темных и подозрительных личностей на станции,
торговцев оружием, дурью, всех, кто могли оказаться контрабандистами, но никто
из них не брался провести Артема на Ганзу за его автомат и фонарь, или же
требовали все вперед в обмен на обещание подумать, что можно сделать.
Так подошел вечер, который Артем встретил в тихом отчаянии,
сидя на полу в переходе и погрузившись в самоуничижение. К этому времени в переходе
наметилось оживление, взрослые возвращались с работы, со станции, ужинали со
своими семьями, дети галдели все тише, пока их не укладывали спать, и наконец,
после того, как заперли ворота, все высыпали из своих палаток и ширм к беговым
дорожкам. Народу здесь было много, не меньше трехсот человек, и найти в такой
толпе найти Марка было нелегко. Люди обсуждали, как сегодня побежит Пират,
удастся ли Пушку (теперь стало понятно, что это — тоже имя крысы) хоть раз
обойти его, звучали еще и другие клички, но эти двое явно были вне конкуренции.
К стартовой позиции подходили важные, полные чувства
собственного достоинства, счастливые обладатели крыс, неся своих выхоленных
питомцев в маленьких клетках. Начальника Павелецкой-кольцевой видно не было, и
Марк тоже как сквозь землю провалился, Артем испугался даже, что тот сегодня
опять стоит в дозоре и не придет. Но тогда как же он собирался играть?
Наконец в другом конце перехода показалась небольшая
процессия. Шествуя по станции в сопровождении двух угрюмых телохранителей, со
значением нес свое грузное тело обритый наголо старик в очках и красивом черном
костюме с настоящим галстуком, при пышных ухоженных усах. Один из охранников
держал в руке обитую красным бархатом коробку с решетчатой стенкой, в которой что-то
металось что-то серое. Это, наверное, и был знаменитый Пират.
Пока телохранитель понес коробку с крысой к стартовой черте,
усатый старик подошел к судье, восседавшему за столиком на небольшом
возвышении, по-хозяйски прогнал со второго стула его помощника, тяжело уселся
на табурет и завел чинную беседу. Второй охранник встал рядом, спиной к
столику, широко расставив ноги, и положил ладони на короткий черный автомат,
висевший у него на груди. Не то что предлагать пари, но и просто приближаться к
такому солидному человеку было боязно.
И тут Артем увидел, как к этой почтенной паре подходит
запросто неряшливо одетый Марк, почесывая свою давно немытую голову, и начинает
что-то толковать судье. С того расстояния, на котором стоял Артем, слышны были
только интонации, но зато было хорошо видно, как усатый старик сначала
возмущенно побагровел, потом скорчил надменную гримасу, и в конце-концов,
сдавшись, недовольно кивнул и, сняв очки, принялся тщательно протирать их.
Артем стал пробираться сквозь толпу к стартовой позиции, где
стоял Марк. — Все шито-крыто! — радостно возвестил тот, предвкушающе потирая
руки.
